Но в нем мучительный недуг
Развил тогда могучий дух.
М.Ю. Лермонтов

Прежде чем выпустить в свет свое лучшее произведение - человека, природа наградила его замечательными качествами, обделив, однако, в одном, - не дала "запасных частей". Правда, у нас есть некоторые дублирующие органы: два глаза, два уха, два легких, две почки, две вены, сопровождающие каждую артерию, наконец, две руки, две ноги и целых двадцать пальцев. Но печень, сердце, мозг - в единственном экземпляре.

В течение своей жизни эти органы сильно изнашиваются (виной тому неумелое обращение с ними), и было бы очень хорошо, если бы их можно было заменять. Сейчас наука уже многого добилась - в мире есть люди, живущие с чужим сердцем, почками, печенью, с чужой кровью.

Очень любопытна история переливания крови. Впервые такую операцию произвел французский хирург Дени в 1667 году. До этого почти все болезни лечили кровопусканием, которым занимались брадобреи.

Затем эпоха кровопускания сменилась эпохой внутривенных вливаний. Что только не вливали в жилы больного: пиво, бульон, молоко, воду, мочу, вино, кровь животных и, наконец, кровь человека.

Кровь - динамичная и легко разделимая жидкая ткань, идеальная для пересадки. Но это недолговечная ткань: смешиваясь с чужой, она не приживается в организме навечно, а лишь на короткий срок восполняет нехватку гемоглобина, одновременно стимулируя действие кроветворных органов. Переливание крови - скорая временная помощь до тех пор, пока костный мозг-"хозяин" не выработает собственные эритроциты и лейкоциты, а перелитые к той поре уже исчезнут.

После катастрофы я потерял много крови и ее, естественно, требовалось возместить. Моя кровь первой группы. Каждому могу ее дать, но не у каждого могу взять. Много было добровольцев-доноров, которые хотели мне помочь. А Игорь Красов (брат по приемной матери) даже предложил перелить мне кровь прямым путем - из вены в вену. Но врачи предпочли путь проще - использовать трупную кровь.

Я не возражал, мне было все равно. Вспомнил, что именно в этом институте в марте 1930 года знаменитый хирург С.С. Юдин первый собрал "бросовую" кровь от умерших людей и перелил ее больному, страдавшему острым малокровием. Сергей Сергеевич любил называть работы по изучению посмертной крови своей "патетической симфонией". У него даже есть стихи по этому поводу:

Пускай ты умер и давно
Уж твой развеян прах,
Но кровь из сердца твоего
Живет в других сердцах.

А приоритет открытия принадлежит профессору В.Н. Шамову, который на два года раньше возвратил к жизни обескровленную собаку, влив ей кровь, взятую от трупа ее собрата.

Кровь живых и умерших не имеет различий по биохимическим свойствам. Зато последняя намного дешевле и у нее есть одно незаменимое свойство: она действует как стимулятор. Это стимулирующее действие посмертной крови испытал на себе академик В.П. Филатов. И вот теперь мне тоже предстоит воспользоваться замечательным открытием.

Процедура предстояла не из легких, так как попасть в мои опавшие вены было непросто. Помучившись некоторое время и помучив основательно меня, сестра обратилась за помощью к врачу, который отпрепарировал вену на голени.

Мысли мои невольно обратились к тому неведомому спасителю, который, погибнув от тяжелой травмы, отдал мне свою кровь, чтобы я жил. Кто был этот человек? Что с ним случилось? Какой парадокс - меня спасают не только живые, но и мертвые.

Переливание крови очень помогло, состояние мое стало намного лучше. Я чувствовал, как порозовело лицо, появился пульс и разбуженное сердце стало стучать все сильнее - значит, вновь ожили высохшие родники и живительное тепло, энергия стали разливаться по всему телу. А с ними возвращались ко мне силы, надежды, желания и радость бытия.

После операции за мной продолжали наблюдать. Организм, временно приютивший пришельцев, не очень-то благоволит к ним и остается для них чужим. Поэтому во мне еще долго будет происходить иммунологическая борьба организма с навязанной ему тканью. И врачи вынуждены внимательно следить за ее исходом.

Время показало, что все обошлось прекрасно. Я чувствовал себя значительно крепче, и медсестры, по их выражению, не могли на меня нарадоваться. Спасибо тебе, мой неведомый спаситель, мой союзник, за протянутую из другого мира руку помощи.

Жизнь вокруг меня кипит: с большой энергией работаю сам и заставляю других. Обучил медсестер и друзей приемам массажа и лечебной гимнастики. Мои спасители через каждые полтора-два часа переворачивают меня, протирают камфорным спиртом, меняют простыню, разглаживают на ней складки, разминают тело, спасая его от пролежней.

Одному из друзей пришла в голову мысль, что водяной матрац будет лучше надувного. Идею осуществили. А потом Слава и Игорь Красов оборудовали кровать специальными приспособлениями, и мне стало гораздо легче самостоятельно выполнять гимнастические упражнения. С разрешения администрации они укрепили над постелью бра, и теперь я мог читать по ночам; сделали полочку для того, чтобы было удобно писать. Обещают изготовить балканскую раму.

Как я уже упоминал, Игорь Красов - не кровный мой родственник, но роднее его нет у меня человека. Не очень разговорчивый по натуре, он не на словах, а на деле постоянно помогал (и помогает) мне. Руки у Игоря золотые, а это теперь так необходимо мне, постоянно нуждающемуся в различных приспособлениях, несложных порой, но которых нет и в помине в нашем Отечестве.

Игорь очень часто приходил в больницу и, как правило, не с пустыми руками. То приемник принесет, то наушники, то какое-нибудь новое приспособление. И после моего выхода из больницы он был (и остается) всегда рядом, оборудуя по очереди все мои жилища, приспосабливая их под мой образ жизни, нередко заменяя меня (если я себя плохо чувствую) за рулем мотоколяски. Не знаю, что бы я делал, не имея рядом с собой такого брата-друга?

...Самостоятельные занятия мои носят пока весьма жалкий характер. В основном это не движения, а исступленное желание делать их. Постоянно посылаю импульсы то в одну, то в другую группу мышц. Безрезультатно. Пытался удерживать руками колени, ничего не получается - разваливаются в стороны. Активная гимнастика возможна только для верхней части торса. Чтобы не пользоваться снотворным, стараюсь максимально утомлять себя. Сплю четыре часа в сутки, ухитряясь заниматься даже ночью, - нельзя терять ни одной минуты. Массаж мне теперь делает каждый посетитель.

Время от времени вдохновенная борьба сменяется упадком настроения. Расстраивает то, что температура не опускается ниже 37,5°, что появляются все новые и новые боли - колющие, жгучие, стреляющие. И хотя эти боли - признак восстановления чувствительности нервов, мне от этого, как говорится, не легче.

Впервые с помощью методиста и медсестры встал на колени. Положение зыбкое, ненадежное. Куда легче было удерживаться на лыжах на самом крутом склоне.

Эта "пантомима" продолжалась несколько минут, а мне она показалась вечностью. Но "шаг" сделан, и через несколько дней я уже стал ползать по кровати на коленях вперед и назад по два-три раза.

И вот наконец смог самостоятельно встать на колени. Подполз к спинке кровати и при поддержке моих помощников выпрямил корпус. Теперь буду делать это сам, держась за спинку кровати.

Когда поднялся с четверенек, выпрямился, стоя на коленях, кругозор у меня увеличился. Я уже отвык смотреть на окружающее сверху вниз, насколько же это приятнее, чем наоборот - видеть проходящую вокруг тебя жизнь снизу вверх.

Ползаю теперь по кровати регулярно. Конечно, это не совсем подходящее для моего возраста занятие - находиться в состоянии ребенка-ползунка, но что поделаешь, иного способа встать на ноги у меня нет.

Как странно, еще совсем недавно я бегал, плавал, ходил на лыжах, занимался фигурным катанием и танцами на коньках, а сейчас едва-едва ползу на четвереньках. Так, размышляя, я совершал свой путь по кровати, заваливаясь то в одну, то в другую сторону (ведь главная опора была на руки), отдыхая и собираясь с силами после каждого "шага".

Парализованные ноги - будто свинцовые двухпудовые гири, и я с огромным трудом тяну их за собой. Доски деревянного щита подо мной скрипят и стонут - им тоже тяжело выдержать все это. Отвисший под собственной тяжестью парализованный живот почти касается кровати, разгоряченное сердце тяжело бухает в грудную клетку, ручьями катится пот.

Несмотря на трагикомичность момента, я невольно вспоминаю замечательный французский документальный фильм "Остров черепах". В нем рассказывалось об исполинских (весом до 400 кг) морских черепахах, обитающих на Галапагосских островах. Они проводят всю свою жизнь в воде, но каждый год один раз выходят на сушу отложить яйца. Черепахи выползают на берег и неуклюже медленно ползут, тяжело дыша, со стоном, чтобы дать жизнь новому многочисленному потомству. Слезы бегут из глаз этих бедных созданий, слизь тянется изо рта, но неумолимый инстинкт требует: "Надо!" - и они ползут со вздохами и стонами, тащат на себе тяжелый панцирь, оставляя, как танки, глубокие следы на песке. Страшно тяжелый труд, но благородный и необходимый. Так и я ползаю ради жизни, ради будущего, оставляя за собой на кровати ворох постельного белья-, - чуть полежу, отдохну немного и ползу дальше.

Зато в воде и под водой черепахи неузнаваемы, из тяжелых неповоротливых существ они превращаются в ловких, быстрых, проворных. Я думаю, что и меня ожидает такое же превращение. Во-первых, исчезнет собственная сила тяжести, которая не позволяет мне ни сесть, ни встать, ни даже самостоятельно поднять ноги. Закон Архимеда - способность жидкости вытеснять любое погруженное в нее тело - придаст мне состояние невесомости. И тогда, в положении на плаву, для ослабленной и частично парализованной мускулатуры станут возможными активные движения. Упругость и вязкость воды по сравнению с воздушной средой исключат страх падения и травмы. Поэтому спинальным больным необходимо как можно раньше начинать заниматься в специальных бассейнах или даже в обычных домашних ваннах.

С каждым днем я ползаю все увереннее, самостоятельно выпрямляю корпус и с довольным видом оглядываю палату с "высоты своего положения". Мои успехи всех радуют. Всех, кроме нового лечащего врача. Как же мне не повезло с врачом! Каждая встреча с ней, моим главным противником, являлась для меня маленькой смертью. Молодая женщина, а сколько в ней нескрываемого равнодушия. Вспоминаю, как насмешливо оглядела она мои примитивные приспособления, скривила губы и только что не произнесла вслух: "Еле дышит, а еще на что-то надеется".

Впрочем, эту мысль доктор мне все-таки высказала:

- Вы же врач, - холодно сказала она в одну из наших первых встреч, - и ваши знания нейрохирургии должны удерживать вас от напрасных усилий. В учебниках говорится, что перелом позвоночника с повреждением спинного мозга приводит к стойким параличам. Нервные корешки повреждены, вещество мозга сдавлено рубцами и гематомами, нарушено нормальное движение спинномозговой жидкости. Корешковые боли будут вас преследовать всегда.

Она била меня словами наотмашь, жестоко и хладнокровно. Было больно, однако в душе я не мог не согласиться с убийственной правдой ее слов. Но зачем мне эта правда сейчас, когда у меня появилась ВЕРА, вера в исцеление, и я вовсе не желал поддаваться "разумным" советам, не хотел угомониться и смириться с матрацной могилой.

Мое желание подняться на ноги возмущало лечащего врача. Раздражало ее и то, что меня постоянно окружали женщины.

- Зачем вы приходите? - спрашивала она у Эдды. - Вы же должны понимать, что как жених он не состоялся. Так что зря ходите. Умрет? Хуже будет, если выживет.

- Это мое дело, - спокойно отвечала Эдда. - Почему вы вмешиваетесь, почему говорите такое, вы же врач?

Самое страшное, что подобные разговоры велись в моем присутствии, мне было очень стыдно за коллегу. Хотелось крикнуть ей: "Замолчите, доктор! Вы же забыли о своем призвании".

Ожесточенная словесная дуэль между ними продолжалась, и я не в силах был ей помешать. Однако Эдда и без моей помощи знала, как ответить. И отвечала так, что другой человек на месте моего врача наверняка бы смутился. Но эта молодая женщина, видно, была сделана из "пуленепробиваемого" материала и предназначалась для другой профессии, но по простой случайности стала врачом.

Страшная жажда вернуться к жизни перечеркивала не только скептицизм моего врача, но и мнение более солидных авторитетов, помогала мне выстаивать.

Чтобы обрести силы, которые методично подрывала мой доктор, я стал искать новых союзников.

В книге хирурга и писателя Ю. Крелина я много позже прочел: "Преклонимся перед высоким уровнем сложности живого организма; чем тяжелее болезнь, тем сложнее операция, тем больше сил нужно больному для восстановления, а у тяжелого как раз и мало сил. Стало быть, тяжелый приговорен? Но это логика формальная, а большинство оперируемых все-таки выздоравливают, и это - правда жизни. Только человек, используя всю тонкость, объемность отпущенных ему природой мыслительных, волевых, интуитивных, эмоциональных способностей, может взаимодействовать с жизнью на ее уровне. Мыслить по-человечески, то есть проверять любое правило на реальной ситуации, гораздо труднее, чем трафаретно, "по-машинному".

Я не хотел мыслить "по-машинному", а искал все новые и новые возможности, которые помогли бы мне достойно ответить на вызов, брошенный жизнью. Я был уверен, что выздоровление каждого человека зависит от того, насколько он сумеет мобилизовать резервы своего организма. Еще во времена Гиппократа врачи знали, что вера в лучший исход болезни помогает больным выздоравливать. Почему же этой истины не знает мой лечащий врач? Зачем она еще добавляет отрицательных эмоций, когда мне так нужны положительные? Ведь в них - в первую очередь мое спасение.

Жаль, очень жаль, что мой доктор не стала моим союзником! Это же великая сила в борьбе с болезнью - союз врача и пациента, где оба на равных должны бороться за выздоровление. Союза не получилось, буду продолжать борьбу вопреки нежеланию лечащего врача видеть меня восстанавливающимся, ибо такой исход не соответствовал полученным ею в институте знаниям.

Но как же хорошо, что в борьбе есть у меня немало союзников - и мои друзья, и медицинские сестры, а главное - профессор Соколов.

	Жизнь после травмы спинного мозга