Глава 1. НАЧАЛА (6)

(Адик Белопухов "Я - спинальник")

В альпинизм я попал в общем-то случайно. Во времена моего студенчества лыжники и альпинисты тренировались совместно. Бегали, ходили в загородные походы. Вместе пели песни. Но лыжных песен не было, поэтому все вместе пели альпинистские.

В декабре пятидесятого года я жил под Москвой, на станции Турист. В доме отдыха, в котором наш институт устраивал той зимой спортивные сборы. Дом отдыха был нашей базой - спальней, столовой, местом отдыха. Правда, отдыхать почти и не приходилось. Вокруг громоздились холмы, запрокинутые над небольшой речкой. Сосны и ели словно окантовывали-околдовывали лыжню. Одетые снегом, прекрасны подмосковные леса, словно зачарованные великаны - громадины сосен, как принарядившиеся на Рождество скромницы - елочки. Но мы ничего этого не видели. Не замечали. Мы бежали в подъемы. Осуществляли тренерское указание - победы в гонках рождаются в подъемах, в тренировках. По понедельникам - "скоростная". Подъемы короткие, по пятьсот метров, но бежать их надо в полную силу и выкладку. По вторникам - "переменная". Длинные двухкилометровые подъемы продолжались равнинами, затем долгими спусками. По средам мы уходили в далекие многочасовые походы, эти тренировки назывались - "выработкой вы­носливости". В следующие три дня цикл повторялся, и только в воскресенье - отдыхали, парились в бане, смотрели кинофильмы, которые крутил на ручном аппарате массовик-затейник.

Но один раз снизошло на меня просветление. Взлетели мы, дыша как лошади, на вершину холма и остановились, зачарованные. Воткнули палки в снег, стояли и любовались зимним лесом, догорающим днем, розовеющим в предзакатных лучах снегом, солнцем, холодным красноватым диском опускавшимся за горизонт... Высох пот, мерзли спины. Вечернее небо переливалось, меняло цвет. Я говорил, я почти кричал Владику Хатулеву:

- Мы идиоты! Подъемы, тягуны, ничего не видим вокруг. Он согласно кивал в ответ. Постояли, повозмущались. И продолжили тренировку.

Наш новый тренер Николай Иванович Кузьмин пришел работать к нам в МВТУ из сборной Союза. Он полагал тренировку только тогда пошедшей на пользу, если спустя час после ее окончания все еще не утихает дрожь в пальцах.

- Вытяните руки вперед. Пальцы дрожат? Хорошо потренировались, молодцы, ребята!

Кузьмин был высоким, широкоплечим, по-цыгански смуглым. Он скользил в подъемы лучше любого из нас, - движенья его были по кошачьи мягки. Мы любили своего тренера. Он отвечал нам взаимностью, но вида не показывал. Он был суров и строг.

И очень редко улыбался.

Наши девчонки решили подшутить над нами. В ночь с воскресенья на понедельник посрезали с наших штанов все пуговицы. Да еще не поленились, каждую штанину зашили.

В семь утра, как всегда, скомандовали подъем. Все хватают штаны. Пытаются надеть, - но ноги не пролезают. Распороли, разодрали штанины, влезли, - а они не держатся, не на чем. Утренняя зарядка-тренировка была сорвана. Двадцать парней и с ними тридцатилетний тренер целый час пришивали пуговицы, отыскивая необходимые в коробочке из под конфет. Молодцы девчонки, не пожалели, не испугались и тренера. Не будь так, - он сидел бы и посмеивался над нами. Да еще бы и ругал за то, что медленно шьем.

Но Кузьмин сидел и шил вместе с нами. Был чрезвычайно мрачен, долго сердился на шутниц. А мы - не могли не смеяться.

Заводилами в розыгрыше выступали альпинистки Ольга Тимофеева и Ника Домова. За маленький рост их называли "кнопками".

После этой истории я положил глаз на Олю. До этого - девчонка и девчонка. А после - стала нравиться. Кончилась вся эта история через год свадьбой, через семь - разводом. Кончилась тем, что, вопреки собственной предубежденности по отношению к горам, я следующим летом отправился именно туда. Горы надолго стали моей обителью, а восхождения - целью жизни.

Ольга жила в общежитском корпусе недалеко от института. У них в комнате часто устраивались всякие сборища, празднования. Знакомые ребята-альпинисты рассказывали о горах. Но меня эти рассказы не трогали. Я думал, думал совершенно справедливо: "Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет". После третьего курса многие мои друзья-лыжники поехали на Кавказ, в альплагеря. Но я - не поехал.

В нашей стране еще с довоенных времен альпинизм, как школа, строился по ступеням. Были альпинистские лагеря, в которых в течение смен - двадцатидневок - проходят этапы обучения. Сначала учатся лазать по простеньким скалам, потом ходить по льду. Все под наблюдением и руководством инструктора. Все обучение происходит за счет государства, инструктора за свою работу получают зарплату.

Подготовка проходила, как и все в стране, из расчета на участие в будущих войнах. Главное в таком обучении - железная дисциплина, без дисциплины нет ничего. Но молодость брала свое. Было за тот летний сезон у ребят много приключений, веселых и не очень. Инструктор им попался замечательный. Наш же, институтский, Игорь Ерохин.

Вокруг Игоря Ерохина кипела в те времена вся спортивная жизнь института. Игорь одновременно был и капитаном лыжной секции, и капитаном легкоатлетической секции, - прекрасно бегал кроссы, - и капитаном секции плаванья, - прекрасно плавал брассом, - и капитаном баскетбольной сборной, в которой играл лучше всех.

Полненький, рыхлый, - никто никогда бы не сказал, что спортсмен, - умный взгляд, приятная улыбка. Игорь был тем человеком, на кого я равнялся, на кого я буквально молился в те времена. Он не просто обучал азам альпинизма, не просто учил жить в горах, выживать в горах. Он учил ребят никогда не падать духом, учил жить весело и бодро.

Там где был Ерохин - всегда жизнь била ключом, бурлило веселье. Даже когда он просто шел по улице, казалось, - улица должка просто покатываться со смеху.

Ребята с воодушевлением рассказывали о разных хохмах, подколках, розыгрышах, которые они устраивали летом. Раз подложили девчонке одной в постель осла. Ночью она приходит - а ее место занято. Сдернула одеяло - а там осел! Или заперлись в обоих туалетах, - мужском и женском, - а вылезли через окошко. С утра выстраивается очередь. Сначала ждут, терпеливо, отрешенно, потом зреет недоумение, - кто же там застрял, что за ...

Такие рассказы разжигали мое любопытство. Но главным побуждающим фактором, конечно, была Ольга Тимофеева. Оля была всего на курс старше меня. Но в альпинизме к тому времени достигла уже заметных успехов, была кандидатом в мастера, да даже почти мастером.

И когда я заканчивал четвертый курс, - никаких сомнений не было. Я собирался в горы. Собирался вместе со своим другом Владиком Хатулевым. Владик ехал уже второй раз, в предыдущем ходу он прошел одну смену на Кавказе.

Мы получили в профкоме путевки в лагерь "Накра" на последнюю, сентябрьскую смену. Последняя смена считалась не слишком удачной, погода постепенно начинала портиться, часто восхождения срывались. Но друг мой Владик не мог поехать в другое время. Там же, в профкоме, нам, как заслуженным спортсменам, выдали деньги на дорогу. В альплагере я рассчитывал увидеться с Ольгой.

Альплагерь "Накра" был организован совсем недавно. По южную сторону Кавказского хребта это был, кажется, единственный лагерь. Путевки необходимо было сначала отметить на перевалочной базе альплагеря в городе Зугдиди. А уже из Зугдиди нас должны были на машине поднять наверх.

До Зугдиди мы ехали на поезде. Всю дорогу проспали. На перевалочной базе нам не очень обрадовались. Оказалось, что "Накра" закрыта. На горной дороге улетела в пропасть машина с новичками, из-за трагедии лагерь закрыли. Дорога по ущельям сплетались невообразимым серпантином. А главное, - никто не следил за количеством выпиваемой шоферами чачи.

Ольга уехала домой, в Сарапул. Путевки наши не пропадали. Нам предложили вместо "Накры" провести те же двадцать дней в хорошем санатории в Бакуриани. Те, кто с нами разговаривал, начальство, считали, что нам невероятно повезло. Вместо каких-то гор, вместо того, чтобы таскать тяжелые рюкзаки, - тихий цивилизованный отдых в красивом месте, С недоумением смотрели они на то, как огорчены мы закрытием лагеря.

Всего нас было человек шесть. Мнения разделились. Мы с Владиком уговаривали всех как можно быстрее бежать через перевал в другой лагерь, в "Алибек". В "Алибеке" были знакомые инструктора, оба лагеря принадлежали одному и тому же спортобществу. Мы надеялись на то, что наши путевки подойдут и там, тогда мы сделаем смену, не потеряем этот сезон. Более разумные и трезвые головы убеждали нас, что в "Алибеке" нас не примут. Главным противником нашей задумки выступила Галка Ванина. Положение осложнялось еще и тем, что Хатулев был в то время влюблен в нее, ухаживал за ней.

В Зугдиди сходились два направления железной дороги. И на Сухуми, через который лежала дорога в "Алибек", и на благословенный Бакуриани. Мы стояли на платформе. Первым отправлялся поезд на Сухуми. Галка держала в руках все наши путевки. Хатулев колебался. Я уговаривал. Наконец выхватил у Галки две наши путевки, и мы вскочили на подножку последнего вагона.

Поезд нес нас к морю. Билетов мы, естественно, не брали, деньги, выданные нам на дорогу, давно кончились. Опасаясь встречи с контролерами, мы залезли на крышу. У нас была с собой веревка, - ведь мы ехали в горы! - которой мы и привязали себя к трубе, чтобы не свалиться с крыши на крутом повороте или во время сна. Но вскоре выяснилось, что в этих теплых краях совсем не всегда тепло. Почти всю ночь напролет мы продрожали, но под утро дохнуло ровным солоноватым теплом. Мы подъезжали к Очамчирам, к морю.

Уже перед самим Сухуми мы спустились со своего насеста и ехали как люди, в тамбуре. Ни я, ни Владик до того в этих местах не бывали. Слышали, знали по рассказам, что надо на автобусе подняться до упора, до конечного пункта, а дальше топать ногами вверх и вверх, через Клухорский перевал.

Сухуми - столица Абхазии, но сразу же выше начинается другая страна - горная страна Сванетия. Сваны не были репрессированы в темную глухомань сталинских времен как многие горские народы, как чечены, балкарцы. Но нелады с советской властью случались постоянно. В альпинистских кругах ходили рассказы, страшные рассказы о том, как сваны не любят туристов, приходится туристам ходить через Клухор, собираясь огромными толпами, под охраной грузинской милиции, со всеми мерами необходимой предосторожности. Особенно поражал красочностью слышанный нами рассказ инструктора Доброхотова. Просто дух захватывало, - как он с двумя девушками шел через перевал, как захватили их сваны. Связали, положили поперек седел, повезли в дальнее потаенное место. Там посадили в землянку и поставили двух часовых. И ушли решать, - как делить добычу, кому достанутся девушки. И вот тогда храбрый инструктор отнял винтовку у часового, застрелил обоих и увел дрожавших от ужаса девиц из страшного места. Спас из грязных лап.

Вся история звучала правдоподобно, мурашки по коже, как представишь себе все это воочию.

Мы с Владиком решили именно бежать через перевал, - ведь не одни мы такие умные, ведь из "Накры" многие захотят перебраться в "Алибек", возникнет конкуренция, в которой предпочтительнее было бы быть первыми на месте. Мы должны были всех обогнать.

В последнем сванском селении, куда доехали мы на автобусе, у остановки на корточках сидела группа местных ребят и что-то оживленно обсуждала. Мы подошли узнать дорогу. В ответ они медленно, как бы нехотя, объяснили. Мы вежливо попрощались и побежали. Рюкзаки не мешали такому темпу движения. У каждого за спиной в брезентовом мешке болталось по свитеру, по бритвенному прибору и по паре домашних шерстяных носков. Почему-то мы считали, что необходимо в горах каждый день бриться, еще бы, ведь я собирался ухаживать за Ольгой, а Владик - за Галкой. Никогда в жизни я больше не брал эту вещь с собою в горы. А носки шерстяные, хорошей плотной вязки, просто жизненно необходимы в горах. Бывалые альпинисты меня учили, что главное в горах - это запасная пара шерстяных носков. Руки всегда можно погреть, руки близко, а ноги далеко, их никуда не перепрячешь. Сухие ноги - значит, тепло, потому и нужны носки запасные обязательно. В случае крайней нужды их и на руки натянуть можно вместо варежек, даже и на голову. А вот на ноги варежку не наденешь, фактура не та.

Бежим. Дорога вьется среди чинар, забирается все выше и выше. И чем выше - тем более похоже на среднерусскую природу. Березки, осинки. Вот уже и совсем - словно по подмосковному лесу бежим. Только вот все в горку и в горку. Бегать по лесам - дело привычное, успокоились мы, забыли про все страхи.

И вдруг - два всадника впереди дорогу пересекают. Сваны. За плечами - винтовки, за поясами - кинжалы. Все в черном, серьезные, хмурые. Тут мы задрожали. Все понятно, - те ребята на автобусной остановке нас направили, а вслед навели этих! Все, сейчас нас убивать прямо здесь и будут. Но почему-то всадники не проявляли к нам никакого интереса. Поравнявшись, мы, в душе немея от страха, спросили у них дорогу. Один скупо, в полслова, объяснил нам, как идти дальше, и горцы поехали своей дорогой, а мы побежали своей. Они просто всегда хмурые, неулыбчивые, серьезные, - сваны. Чтут семейные связи, кровные узы, потому черную одежду носят почти круглый год, почитая память родственников, близких и дальних - всех.

Когда мы подходили к "Южному приюту", была уже глубокая ночь. Мы заночевали в летнем домике пастухов. Нашли большой казан, немного кукурузной муки было у нас с собой, набрали щепочек, развели огонь. Приготовили кашу и чай. Легли спать, а у изголовья положили раскрытые два перочинных наших ножика. Но ночь прошла спокойно, никому мы со своими свитерами и бритвенными приборами не были нужны.

Поутру мы побежали дальше, к Клухору. Я еле-еле поспевал за Хатулевым. Он ведь в те времена был уже чемпионом страны в лыжных гонках среди студентов, бегал очень быстро. Все мои мысли были только об одном - как бы не отстать. Пробежали, и не заметив, перевал. Не заметив трупов немецких солдат, о которых тоже ходили легенды. Правда, на многих кавказских перевалах до сегодняшнего дня можно найти гильзы, каски, невзорвавшиеся мины, - свидетелей минувшей войны.

Промахнув Северный приют, мы наконец-то спустились в "Алибек".

Оказалось что действительно мы почти всех опередили. Раньше нас добралась до лагеря только одна девушка. Правда, других таких не нашлось. Больше из Зугдиди никто не перебрался, Бакуриани - действительно райское место.

Кстати, эта девушка тоже была новичком в альпинизме, зато занималась греблей. Через несколько лет Зося Ракитская стала чемпионкой Европы. А горы - остались лишь в воспоминаниях.

Конечно, в "Алибеке" путевки наши принимать отказались. В бухгалтерии даже разговаривать не стали. Оставалась наша последняя надежда - идти уговаривать начальника лагеря.

Сандро Гвалия по профессии был природоведом, изучающим горы. Потому вся жизнь его проходила в горах. Он любил горы. Он любил их так, как только преданный и почтительный сын умеет любить свою мать. Сандро очень хорошо относился к молодым, начинающим, старался привить каждому новичку такую же любовь. Он спас нас. Он не мог просто оставить нас на собственный страх и риск. Он предложил нам работу на кухне, а на время восхождений - вносить в бухгалтерию деньги за наше питание. И еще, он помог отправить нам сразу же телеграмму в правление спортобщества "Наука" с просьбой переоформить наши путевки из одного лагеря в другой.

Так началась моя жизнь в альпинизме. Не совсем законно, совсем не традиционно. Занятия я мог посещать не все, а только наиболее важные. Владику было полегче, занятий у него почти не было, но на третий разряд ему необходимо было участвовать в нескольких восхождениях. Из-за плохой погоды все эти восхождения совершить не удалось, Владик остался без разряда. Зато я на значок наработал. Деньги наши таяли, а ответа на телеграмму все не было и не было.

Я вышел со своей группой на последнее восхождение, совмещенное с перевальным походом. Целью нашей была несложная вершина Сулахат. Темп движения был достаточно высок, мы боялись не успеть из-за подступавшей непогоды. Залезли на перевал, на вершину. Спускались уже в сплошной снежной круговерти. Смена была сокращена до шестнадцати дней.

Все потихоньку разъезжались. Мы тянули до последнего, по три раза на дню бегали узнавать, не пришла ли телеграмма. Но ответа не было. Настал последний срок. Мы уже закидывали свои вещи в машину, когда вдруг услышали крик: "Белопухов, Хатулев, - в бухгалтерию".

Это была та самая телеграмма, разрешавшая принять наши путевки в "Алибеке". Нам выдали все наши деньги, да плюс еще за работу на кухне. Сандро крепко пожал нам руки, пожелал счастливого пути, и мы рванули бегом обратно к машине.

Самой короткой дорогой в Москву было добраться на машине до Черкесска, сесть на поезд и через двое суток приехать в столицу. Но мы решили гульнуть, вместе со знакомыми инструкторами махнули к морю, к шашлыкам и молодому абхазскому вину.

Инструктора были по сравнению с нами людьми богатыми. Они, во-первых, были старше, не студенты уже, а инженеры или преподаватели, а во-вторых, получали за работу в горах деньги. Они, в отличие от нас, вполне могли позволить себе отдохнуть после долгого сезона. И чего мы увязались с взрослыми людьми?

И мы жили в Сухуми, ели шашлыки, фрукты, пили молодое "маджари", но в некоторый момент все же опомнились. Опомнились, когда в кошельках осталось по десяти рублей. Этого было достаточно только на самый дешевый билет от Симферополя до Москвы. Но от Сухуми до Симферополя еще столько же по расстоянию!

Идею подкинули наши же инструктора. Они собирались возвращаться домой через Одессу. По морю. А в те годы между Сухуми и Одессой курсировал теплоход "Россия", огромный океанский лайнер. Еще до войны служил он плавучей резиденцией Гитлера, а во время войны был взят нашими в качестве трофея. И вот теперь служил простому советскому народу, а не фашистскому главарю.

Самое интересное заключалось в том, что билет при входе на корабль не проверяли, не спрашивали. Билет необходимо было предъявить на выходе. Нам с Хатулевым долго думать не надо было. Решили: "Как-нибудь выйдем, что-нибудь придумаем". Мы устроились прямо на палубе.

Корабль действительно оказался великолепным, как и положено резиденции. Был даже бассейн, в котором купались только мы, поскольку сентябрь выдался достаточно прохладным. Нам, ехавшим без билета, хотелось познать все прелести морского путешествия.

Ночью спали прямо на палубе, подложив рюкзаки под себя, надев свитера и завернувшись в плащи.

Очень хотелось есть. Поскольку смена закончилась на четыре дня раньше положенного, нам выдали продукты на оставшиеся дни сухим пайком. Естественно, в Сухуми, где мы питались шашлыками да фруктами, пайки были забыты и затеряны в глубинах рюкзаков. Но теперь все пошло в дело, все пригодилось. Быстро исчезли сгущенка и тушенка. Осталась одна крупа. Мы пробрались на кухню и попросили разрешения на краешке плиты сварить свою перловку в своем же котелке. Молодая повариха кивнула, даже не дослушав просьбы.

Мы засыпали крупу в котелок с водой, стояли рядом, помешивали, поминутно облизываясь.

Но тут на кухню вошел повар-грузин, видимо, главный тут. Он жутко рассердился, когда увидел, что мы варим в своем котелке. Выплеснул содержимое в бак с помоями, открыл огроменную кастрюлю и наложил в освободившийся наш котелок какого-то мясного варева. Наложил от души, с верхом. " Мы пока еще не нищие. Кончится - приходите еще", - и выставил нас за дверь.

Мы даже потратили несколько лишних копеек, - посидели в ресторане. Все вокруг пили вино, ели экзотические блюда, а мы все фантазировали, - вот здесь стоял Гитлер, а здесь Риббентроп или еще кто. Столики, инкрустированные золотом и перламутром, огромные зеркальные витрины, витражи, дорогие картины, все вокруг помогало представить обстановку роскошного логова зверя.

Официант чуть не лопнул от досады, выполняя наш заказ, - бутылка минеральной воды. Сами понимая всю глупость собственного положения, быстро выпили воду и смылись.

Приближалась Ялта. Именно в Ялте собирались мы покинуть гостеприимный борт теплохода. Собирались, хотя не знали еще, - как нам это удастся. Не хотелось даже и думать об этом. Спросят билеты, поймают, - и что тогда? В тюрьму посадят! Или отправят все же в Москву, а уже там - посадят.

Что делать?

Но решение нашлось, очень простое решение. Дело в том, что на выходе билеты проверялись, но не у всех. Только у тех, кто сходил на берег с вещами. А тех, кто шел просто прогуляться по твердой земле, - не беспокоили. Ура! значит, надо попасть в разряд людей, идущих прогуляться. Но куда при этом девать все наши вещи?

Пришлось напялить на себя все, что было, по два свитера, по двое штанов. Хорошо, что тогда физкультурные штаны очертаниями более походили на шаровары запорожских казаков. Все, что еще оставалось, распихали по штанинам, Хатулев умудрился даже трехлитровую кастрюлю в штанину схоронить. Рюкзак свой каждый положил на руку, сверху прикрыв плащем.

Да, видать, со стороны смотрелись мы солидно. С важным видом, с плащами через руку, мы сошли в Ялте на крымский берег. Было четыре часа утра. Забежав за какой-то домик, прямо на пристани, мы срывали с себя свитера, штаны, вытаскивали вещи, распихивали по рюкзакам. Представьте себе изумление наблюдавшего всю эту картину случайного милиционера, которого мы сначала и не заметили, а когда заметили, - поздно уже было тушеваться. А он, видимо, ошарашенный всем происшедшим на его глазах, не рискнул к нам подойти.

Я был в Крыму. Я впервые был на своей татарской родине.

В Крыму, где, как я помнил по рассказам матери, должны были меня встречать гостеприимно, дружески, виноградом, чебуреками, вином и шашлыками. Я был в сказочном краю, где хозяева радушно пускают ночевать усталых путников. Где живут трудолюбивые и приветливые люди.

Но ничего не было. Не пахло мясом, не свисал виноград гроздьями, а весь путь от Ялты до Симферополя нам пришлось идти пешком.

Татары были давно высланы. Под Украину Крым еще официально не отошел. Но заселялся в большинстве своем украинцами. Как могли себя чувствовать эти переселенцы в чужом разоренном доме? Тревога и боязнь сопутствует тому, кто водворился в покинутый дом.

На нас смотрели с подозрением, с плохо скрываемой враждебностью. Никто не приглашал войти в дом, разделить трапезу с хозяевами. А самим просить было неудобно.

Шли мы в трусах и легких спортивных тапочках, в руках - посохи, за спиной - рюкзаки. Один раз на повороте, - а там вся дорога из одних поворотов и состоит, - попался нам старый дед, стерегущий готовые к отправке ящики с виноградом. Вдохновившись испугом его, вызванным нашим появлением, мы подошли:

- Дед, виноградом-то угости!

Трясущимися руками отсыпал он нам килограмма три, - наконец мы узнали вкус настоящего крымского винограда. А то по дороге попадались лишь одичавшие лозы с кисло-терпкими ягодами. А рвать с виноградников мы не решались, местные жители сторожили свои сады с собаками.

А бедный наш дед, глядя в спины удалявшихся двух молодцов, благодарил в душе Бога за то, что жив остался, что отделался так легко.

Долго ли, коротко ли, но доплелись до Симферополя. Я вошел в город, в котором родился, в котором провел первые два года своей жизни. Этот город я знал наизусть. Я пришел в город, о котором так часто слышал от матери. В город, который я так любил...

Крым - мой, воображаемый, и Крым - настоящий, - оказались несхожими. И эта огромная разница, это разочарование, - настолько расстроило и разозлило меня, что я не хотел более и видеть ни улицы Володарского, ни дома, в котором когда-то жила наша семья. Я сказал Хатулеву: " Хватит, ничего не хочу видеть! На поезд - и домой!"

Мы взяли билеты на самый медленный, самый пассажирский поезд. На оставшиеся шестьдесят копеек закупили две буханки черного хлеба. Штурмом взяли общий вагон, залезли через окно быстрее всех, захватили две третьих полки. Расстелили вещички под себя, чтоб помягче лежалось, и завалились спать.

Без всяких приключений добрались до Москвы.

Так закончился мой первый сезон. Надо сказать, что в горах мне не просто понравилось. После тяжелых лыжных тренировок хождение на высоте казалось легким, развлекательным. Только-только получив значок, я уже думал о том, как бы побыстрее сделать мастера. Это не казалось мне сложным делом. А с другой стороны, если не брать тщеславие в расчет, я действительно влюбился в горы.

Вернувшись в родное общежитие, мы с Владиком написали благодарственное письмо приютившему нас Сандро Гвалия. Просто так написали, от избытка чувств. Спасибо, мол, что не выгнал, помог сделать первые восхождения, дал возможность открыть для себя новое и прекрасное.

Другой бы, наверное, не ответил. Гвалия прислал ответ. Я храню этот небольшой листок бумаги уже более сорока лет. В этом письме, по-моему, содержится ответ на вопрос - зачем люди идут в горы.

"5.10.51 г. Лагерь "Наука-Алибек"

Дорогому Владилену Алексеевичу и прекрасному Андантину Константиновичу !

Ваше содержательное и полное здорового юмора и студенческих приключений письмо получил... Очень тронут вашим вниманием. Вы произвели прекрасное впечатление. Будем рады вновь видеть вас в горах Кавказа... Независимо от того, чем вы будете заниматься в жизни, - альпинизм должен быть основной и могучей силой формирования в вас духа, склонности к героическим приключениям, мечтаниям и достижениям побед над снежными вершинами. Альпинизм вообще вырабатывает чувство свободы и независимости, помогает жить, понимать мир, - знания становятся богаче, а процесс познания - радостнее.

Желаю успехов в учебе, и одновременно готовьтесь к лету 52 года!

До скорой встречи! Пишите С уважением Сандро (Александр Иорданович) Гвалия".

Содержание

	Жизнь после травмы спинного мозга