Глава 3. ВЧЕРА И СЕГОДНЯ (3)

На стену пика Революции я так и не попал. Не попал из-за несчастного случая, произошедшего в самом начале спортивной части экспедиции. Двойка улетела в трещину, были организованы спасработы. Но одного из ребят спасти не удалось.

Как начальнику спасательной службы, мне пришлось везти тело погибшего в Душанбе. Поехали мы вдвоем с начальником экспедиции Лешей Чернобровкиным. Отсутствовали десять дней, когда вернулись - ребята уже ушли на стену. Я остался наблюдателем команды. Сидел на какой-то соседней вершине и следил за движением группы по стене.

Не знаю уж, как так получилось, но нам, двоим наблюдателям, не оставили почти никаких продуктов. А мы должны были не сходить с места все двенадцать дней восхождения, никуда не отлучаясь. Из продуктов мы имели: сухари, бычки в томате, лук, чай и немного сахара. Умудрились растянуть это удовольствие на все двенадцать дней. Варили рыбный суп на первое, уху из бычков в томате. С сухарями, просто так эту гадость не проглотить. На второе - сухари с рыбными консервами (бычки в томате).

И так все двенадцать дней.

Потом мы встречали их, нашу команду, спускающихся с покоренной вершины. Вместо приветствия я крикнул : "У вас сгущенка есть? Мясо есть?", но у них оставалась только горстка сухарей и две банки рыбных консервов. У нас не хватило духу узнать - каких!

Альпинистские будни. Трагическое и веселое, смешное, переплетаются, неотделимы друг от друга.

Спускали погибшего в Душанбе. Отправляли его на родину, в Киев, запаянного в цинковый ящик. Отправили очень быстро, в Душанбе - жара страшная, долго держать нельзя было. Но десять дней - просидели. И на стену я опоздал - не из-за этого. Десять дней ушли не на это.

Занятия альпинизмом в нашей стране всегда были четко регламентированы. Это на Западе - застраховался и иди, куда хочешь. Поскольку у нас такого страхования никогда не было, а деньги на экспедиции мы получали от государства, то государство и требовало отчета в случае чьей-либо гибели, какого-либо происшествия. Выезжала специальная комиссия и начинала официальное расследование. Очень часто такое расследование приводило к запрещению экспедиции продолжать работу. Экспедицию закрывали, руководителей наказывали. Несмотря на то, что были уже к тому времени истрачены большие деньги, несмотря на то, что цель бывала близка, одна радиограмма снизу - и команда сходила с маршрута. Команде приходилось возвращаться.

Все наши десять дней ушли на разбор комиссией нашего случая. Состояла она из трех человек: Колюня Булгаков, физик из Ленинграда, Леша Одноблюдов, профессионал-альпинист из Москвы, и Владимир Папегребский, тоже профессионал, начальник учебной части альплагеря "Варзоб".

Почему-то все члены нашей комиссии очень любили выпить. Колюня мог выпить литр в день. Папегребский - полтора. Леша Одноблюдов носил с собой в портфеле снаряженную канистру, чтобы делать это без перерыва.

Работа комиссии сводилась к тому, что мы непрерывно заваливались в какую-нибудь чайхану города Душанбе, брали еду и выпивку. Они пили, мы с Чернобровкиным ели. Расплачивались - деньгами нашей экспедиции.

К сожалению, очень многие альпинисты любили выпить. Гигантское здоровье, привычка к огромным нагрузкам - требовали разрядки в мирное время, "на равнине". Многие спивались, потеряв друзей, после случавшихся трагедий. Переживания, - ведь для многих это была целая жизнь, - старались притупить водкой. И потом - умирали в сорок, в пятьдесят, хотя могли бы и до ста прожить, продолжая ходить в горы.

Чаще всего мы наведывались в чайхану, располагавшуюся на берегу Комсомольского озера. В тридцатых годах по приказу из Москвы были вырыты Комсомольские озера во всех столицах среднеазиатских республик. Я купался в душанбинском Комсомольском. Вода - тридцать три градуса, очень грязная. Но ташкентское и фрунзенское гораздо грязнее. В душанбинское втекает чистейшая горная речка Варзоб, потому-то озеро не слишком грязное и не слишком теплое. Для моего тощего тела - самое приятное купанье. Местная знать никогда не купалась в Комсомольском озере, считая, что вода в нем пахнет мочой. Я этого не замечал. Да и вовсе не так уж плохо относился всю жизнь к этому продукту человеческой жизнедеятельности. К тому же нетрудно подсчитать, что если все население города Душанбе пописает в это озеро, - вода сильно грязнее не станет.

На берегу Комсомольского озера было множество шашлычных, лагманных, где Леша Чернобровкин расплачивался за несъеденные нашими экспертами шашлыки. Я, наоборот, уничтожал все эти деликатесы. В жутких количествах. Впереди еще предстояла работа в горах, я надеялся все-таки успеть на стену. Леша тоже старался. Но пить я отказался наотрез, а ему приходилось. Иначе они сразу начинали кричать: "Ты нас не уважаешь, ты нас не любишь, ты нас обижаешь, как же мы будем заключение давать по твоей экспедиции?" И Леша вынужден был пить. Не литрами, но несколько стаканов в день приходилось на его горемычную голову.

А я поедал лагман. Наблюдал за его приготовлением, - ну и зрелище, доложу я вам! Теперь лагман в столовых подают — просто лапша с жидким супом. А тогда, в шестьдесят втором, заказанный мной лагман приготовлялся на моих глазах, так полагалось. Все должно делаться на глазах клиента.

Повар брал кусок теста и начинал раскручивать его в руках, на весу. Крутил этот кусок теста, скручивал в длинную лапшу, достигавшую в длину три-четыре метра, казалось, как вокруг гимнастки мелькает лента, так и вокруг повара перемещался, размазывался по пространству кусок теста. Потом он свертывал, нарезал и опускал варить, - не в одном общем казане, а в небольших, строго по порциям.

Велись за столом бесконечные разговоры о том, кто виноват в случившемся, виновен ли я, как начспас, виновен ли Леша, как начальник экспедиции. Все это поперву казалось очень правильным. Лишь на десятый день до меня дошло, что гибель человека здесь совершенно ни при чем, что главным для этой троицы было - выпить за наш счет.

На десятый день мы приехали в "Варзоб", к Володе Папегребскому. Приехали, чтобы составить окончательный акт. Взяли водки, выпили в столовой, нас прекрасно покормили. Разговоры продолжались. Кто прав, кто виноват. И снова звучало: "Что-то выпить хочется". Папагревский сел за руль грузовика и мы поехали выше, в какой-то кишлак. В магазинчике была только водка да печенье. Мы взяли и того, и другого. Сели на берегу горной речки. Они пили водку, закусывали печеньем. Им все равно было - чем закусывать.

И в этот момент Леша мне шепнул: "Адик, выручай, я не могу больше выпить ни глотка, в горло не лезет, спасай, - а то опять без акта останемся". Что делать, наливай! Хватил стакан, и вдруг осенило. И что мне стоило раньше выпить? Взял я бумагу, взял ручку, начал сам писать акт, спрашивая у комиссии, - верно ли пишу. Написал первый абзац, - он погиб там-то, тогда-то. Второй абзац, - никто не виноват, связка шла, расслабившись. Экспедицию можно продолжать. Все согласны?

Еще бы они не были согласны, после таких попоек! Подписали все трое.

Вечером мы передали в базовый лагерь сообщение о том, что восхождение можно продолжать.

На стену я не попал. В качестве утешения мы с ребятами сходили на один из маячивших в гребне пиков, никем доселе не пройденных. Два дня били крючья - сначала скальные, потом ледовые. Назвали - пиком Космонавтов.

На этом завершилась спортивная часть экспедиции.

Сезон 1962 года оказался для меня очень долгим. Такого сезона у меня не было в жизни, кроме, разве что, весны и лета моего выпускного пятьдесят третьего. Экспедиция на пик Революции состояла из двух команд. Объединились спортивная команда "Буревестника" и сборная Таджикистана. Конечно, сборная была значительно слабей, ведь команда "Буревестника" была фактически вузовской сборной страны. И еще в мае я, как специалист по общефизической подготовке альпинистов, вылетел в Душанбе, инспектировать наших соратников.

Вылетал из Москвы поздно ночью, в легкий заморозок, на взлетной полосе лужи подернулись тонким ледком. Прилетел в Душанбе утром - плюс тридцать. К вечеру, к началу тренировки, на которой и должна была состояться проверка, термометр показывал плюс сорок в тени.

Конечно, на проверке я должен был подавать пример, задавать темп. Начал с легкой разминки. Потом пошли всевозможные упражнения. Подтягивались, отжимались, приседали на одной ноге, - ну, тут я еще лидировал с большим отрывом. Но взбрело же в голову напоследок провести еще пятикилометровый кросс. Начав бежать вместе со всеми, я должен был первым его закончить. Иначе я не представлял себе роли проверяющего. Проверяющий, который сам не может пробежать быстрее всех, - он не проверяющий, он жулик.

Бежали сначала по стадиону, по гаревой дорожке, потом начался асфальт, вьющийся меж холмами. Асфальт этот казался мне раскаленным, я обжигался сквозь тапочки. Мне казалось, что забег проводится в парной, пот тек с меня ручьями. С первых шагов родилось предчувствие - не добегу. Упаду, умру, расплавлюсь.

Грешно хвастаться, но прибежал я первым. Много лет спустя ребята из таджикской секции вспоминали эту тренировку, рассказывали о ней другим, молодым. Значит, не зря я бежал, раз запомнили - как надо тренироваться, выкладываться.

Конечно, за одну тренировку к восхождению не подготовишься. Но тогда до начала экспедиции оставалось еще месяца два. Душанбинцы усилили подготовку. Во всяком случае, во время совместных восхождений никаких нареканий не возникало.

Базовый лагерь наш, в котором при кухне отиралась Женька, располагался на морене, вокруг красивейшего горного озера. Я тогда не был романтиком, я не замечал всей этой красоты. Мне важно было одно - тренировки, тренировки, тренировки. Я уходил далеко по осыпям, так как бегать было невозможно, и метал камни. Делал всевозможные упражнения с тяжестями. Иногда ко мне присоединялся Божуков.

А сейчас вспоминается, - до чего же там было красиво! Прозрачное зеленое озеро, в которое сверху ступенями сказочной лестницы спускался ледник. В котором отражались снежные вершины. Трава не росла, палатки стояли на разноцветной мозаике камней и камушков. А посмотреть по-другому, - ледник Абдукагор, словно дракон, выползает из озера, поднимается над ним всеми своими башенками, стеночками, разрывами, скалится трещинами, ослепляет наплывами льда.

Лагерь у озера состоял как бы из двух половин. Из двух городков на разных сторонах. Палатки "Буревестника" на одной стороне, палатки сборной Таджикистана - на противоположной.

Стена была пройдена, труднейшая стена, были сделаны первовосхождения, в том числе и на пик Космонавтов. Гибель нашего товарища постепенно забывалась, отступала. Нельзя сказать, что альпинисты - народ равнодушный. Но что делать! Каждый в горах должен быть готов к тому, что в любую минуту может погибнуть. Или, еще хуже, друг погибнет. Но от этого люди не перестают быть веселыми, жизнерадостными.

Как началась война между берегами озера, - я не помню. Точнее, войны сначала никакой не было. "Буревестник", следуя своему имперскому менталитету, высадился на островок, находившийся ровно посередине озера, и водрузил флаг РСФСР. Не нынешний, российский, а старый. И соорудили крест. Вода была очень холодной, ребята совершали подвиг, на матрасах доплыв до острова и вернувшись обратно. Их отпаивали и оттирали остатками спирта. Все радовались, стреляли из ракетниц. И вот при свете сигнальных ракет мы увидели, как по озеру на каком-то плоту к острову плывут с другой стороны таджикские ребята. Утром на острове развевался таджикский флаг.

Следующей ночью "Буревестник" предпринял еще одну попытку по захвату острова. С таджикской стороны в ребят полетели ракеты (сигнальные, конечно, но попади такая штука в лоб - не обрадуешься). Завязалась перестрелка. Слава Богу, расстояние, нас разделявшее, было достаточным, чтобы все остались целы и невредимы.

Так продолжалось несколько дней. В конце концов стороны решили уладить конфликт мирным путем. Пришли к соглашению: поскольку экспедиция совместная, то и остров тоже общий. Торжественно были водружены флаги Российской Федерации и Таджикистана. Ликование по этому поводу было всеобщим.

Так закончилась экспедиция шестьдесят второго года. Так заканчивался мой альпинизм. Я все еще продолжал ездить в горы. Но на стену я не попал все-таки не из-за опоздания, а из-за того, что уже не очень-то и хотелось. Все думы были о лыжах, о зиме, о соревнованиях. О спорте. Мой карьеризм мог существовать и питать себя только в среде спортивной, с наградами и званиями. Где сильнейший - всегда первый. А альпинизм - это не спорт. Альпинизм - это жизнь, это вид жизнедеятельности человека, это способ самосовершенствования, самопознания. Зачем же люди занимаются альпинизмом? Да затем и занимаются, чтобы сталкиваться с препятствиями, которых нет больше нигде - ни в спорте, ни в обычной жизни.

Я долго пытался превратить альпинизм в спорт. Но жизнь в горах камня на камне не оставила от моих начинаний.

Потеряв Игоря Ерохина на стене Домбая, я потерял не просто друга, не просто близкого человека. Я потерял наставника в альпинизме, учителя. Я потерял ориентацию в этом мире. И картина, прежняя, привычная - не восстанавливалась.

Чтобы снова пойти в горы, чтобы снова почувствовать интерес к этой особой жизни, необходим был какой-то перелом, какие-то серьезные изменения во мне самом.

Я вернулся в горы, уже будучи спинальником. Я вернулся, чтобы сначала просто жить в базовых лагерях, но потом - сделал несколько попыток сам восходить. Восходить - без ног!

Содержание

	Жизнь после травмы спинного мозга