Глава 4. ПРОБЕГ

Вернувшись в лыжную секцию, я начинал постепенно оживать, возвращаться к жизни. Возвращался в спорт. По-прежнему я не был профессионалом, зарабатывал на жизнь чтением лекций, преподаванием, приемом экзаменов.

Работал в секции тогда наш новый тренер - Георгий Смирнов. Гера. Иногда выступал на соревнованиях вместе с нами. Превосходно владел лыжной техникой. И, самое главное, - мог научить других. Он научил и меня, наконец-то, скользить, а не бежать по лыжне.

Гера мыслил стратегически. По его задумке, вся команда института должна была сплотиться вокруг меня, "старика". Я являл собой пример спортивного долголетия. А рядом, вместе со мной, тренировались двадцатилетние. Студенты, которым я читал лекции. На занятиях иногда с задней парты раздавалось:

- Андантин Константинович, давайте лучше споем.

Но дальше шуток дело не доходило. Никто из ребят в учебе не пользовался привилегиями моего соратника по команде. Держали дистанцию. На сборах - другое дело, вместе жили, отдыхали вечерами. Пели песни.

Гера Смирнов ругался, что я ему развращаю молодежь. Часто на тренировки мы выезжали за город, на электричке. А я принципиально не брал билет, даже пропагандировал такой подход среди знакомых. Дешевле один раз штраф заплатить, чем сто раз билет брать. Многие пытались следовать моему примеру, но Гера запрещал.

Приход Смирнова в команду скоро сказался. Лыжная сборная МВТУ начала выигрывать одну гонку за другой, побеждая в эстафете даже профессионалов - институт физкультуры. Секрет нашей силы заключался в сплоченности, сыгранности команды. Первым бежал я, бежал, стараясь хоть чуть-чуть - но обогнать соперника. Молодые закрепляли успех, упрочняли позиции. А на последних этапах бежали наши сильнейшие - Юра Яковлев и Олег Стеклов.

Олег родом был из глухой деревеньки, затерявшейся в хмурых еловых лесах северного Подмосковья. Не было электричества, до магазина надо было топать километров двадцать. Мать Олега жила в просторной древней русской избе, слегка уже я покосившейся от времени.

Сам Олег в то время уже защитил диссертацию, получил звание доцента, и был оставлен в МВТУ преподавать сварочное дело. И - каждую субботу или воскресенье приезжал к матери, привозил продукты, помогал по хозяйству. Дорога была долгая. Сначала электричкой до Дмитрова, потом еще километров сорок лесами, по бездорожью. Весной и осенью деревенские добирались на гусеничном тракторе с прицепом на деревянных полозьях. Тракториста за работу поили бабы самогоном.

Олег как-то пригласил и меня прогуляться. Мы неторопливо, легко бежали по июньскому ярко-зеленому лесу. Иногда останавливались в попутной деревеньке выпить молока. Отдыхали несколько минут и бежали дальше. Настроение было превосходным - от чудной погоды, от легкости в ногах, от ощущения полета.

Вечером, при свете керосиновой лампы, мы лежали возле жарко натопленной печи. После картошки с тушенкой, чая с малиновым вареньем, лежали и разговаривали:

- И чего бегать просто так? Надо превратить лесной путь сюда в тренировку к длинным лыжным дистанциям. Олег вспомнил:

- Раньше бегали не только длинные дистанции. В тридцать шестом году четверка, возглавляемая Василием Немухиным, прошла на лыжах от Ленинграда до Москвы.

Читал об этом и я, напряг память:

- Они же прошли, только в обратном направлении, еще в двенадцатом году. От Москвы до Петербурга шли две недели. Под руководством того же Немухина, бывшего тогда молодым чемпионом России.

Именно тогда, на полу в старой избе, в глухой деревеньке, и зародился у нас план. Мы решили повторить маршрут тридцать шестого. И пробежать - в шестьдесят шестом. Ровно через тридцать лет.

В следующие выходные мы бежали ухе втроем. К нам присоединился Юра Яковлев, аспирант. Родом он был из Ижевска, говорил красиво, нараспев, по-старинному. "Не засти", не загораживай, значит, свет. Производил впечатление медлительного, вдумчивого, флегматичного человека. Но на лыжне от его флегматичности не оставалось и следа. На лыжне Юра летел - птицей.

Потом присоединился Валя Муратиков, наш второй тренер. Юра и Валя с удовольствием поддержали идею пробега. Уже вчетвером мы проводили еженедельно двухдневные тренировки, ночуя в гостях у мамы Олега.

Чего только не случалось в глухих уголках Подмосковья! На что только мы не натыкались!

Однажды нас, всех четверых, взяли в плен. Как-то под Новый год домой мы возвращались другим путем, через Загорск. Этот новый путь был на двадцать километров длиннее знакомого, тем он нас и привлек. Погода - новогодняя. Тепло, около нуля. Нас вела кем-то проложенная лыжня, которая шла в нужном нам направлении. Легко скользили мы под птичье разноголосие.

И вдруг:

- Стой! Руки вверх! Не шевелиться! - из-за елок, как из воздуха соткались, два солдата-пограничника. С автоматами наизготовку.

- А что такое, что мы нарушили? - так смешно выглядят руки с лыжными палками, поднятые вверх.

- Молчать! Вы в запретной зоне. Вы не могли сюда так просто попасть, кругом предупреждающие знаки.

- Не видели мы ничего, у нас тренировка. Мы бежали - ни знаков, ни заборов, ни заграждений.

Погранцы пошептались между собой, повернулись к нам:

- Паспорта!

Надо же такое придумать! Кто и когда брал с собой на тренировку паспорта? В карманах - конфеты, колбаса, в маленьких рюкзачках за плечами - картошка в мундирах, молоко в бутылках.

Отвели под конвоем в избу.

- Ждите лейтенанта. Придет - разберется.

Мы не стали просто ждать, мы воспользовались теплом и уютом, - разложили харчи и приступили к обеду.

Лейтенант объявился через четыре часа. Долго звонил - дозванивался в Москву, в отдел кадров МВТУ. Оказалось, отдел кадров работает и в воскресенье. Нас отпустили. На прощание лейтенант пообещал в следующий раз подержать нас суток трое в нетопленной избе.

В сгущающихся сумерках покатили к Загорску. В Москве были только в двенадцать ночи. Долго еще на тренировках вспоминали этот случай, особенно когда шли той же дорогой. Но больше лыжня не заводила нас в такие дебри, обещание свое лейтенант так и не смог выполнить.

Приближался новый, 1966-ой год. Приближалось время старта.

Тактику движения избрали иную, чем была у Немухина в тридцать шестом году. Команда Немухина была армейская, поэтому шли они по готовой лыжне. Лыжню готовили специально для этого мобилизованные бойцы. Нам некого было мобилизовывать. Поэтому выбран был месяц март, когда снега уже немного, когда на оживающей уже земле остается только тонкая корка наста.

Зато у нас был персональный автобус. И врач. Автобус дал ЦК ВЛКСМ, вместе с шофером. Врача - пришлось взять самим, он ехал за нами на автобусе. Точнее, то за нами, то перед нами. Еще нас сопровождал комиссар пробега, в задачу которого входило следить за нашей честностью, следить за тем, чтобы мы не ездили на автобусе. Естественно, чтобы за этим следить, ему необходимо было тоже ехать в этом автобусе. Комиссаром был Игорь Немухин, лыжник, тренер, в то время - еще и корреспондент газеты "Советский спорт".

За автобус пришлось заплатить. Официально приурочили пробег к открытию двадцать третьего съезда партии. Двадцать шестого марта, что бы ни случилось, мы обязаны были финишировать.

Окончательно команда была составлена из шести человек. Добавились студент Тима Савостин и мой аспирант Женя Родионов.

Начинали в парке Победы, почти в центре Ленинграда. До революции это место считалось пригородом. В тридцать шестом году - последние кирпичные дома заканчивались. Стартовать нам, в предутренней тьме, пришлось по асфальту.

Взлетела ракета, - пошли! Пробег начался.

Погода благоприятствовала нам. Сначала. Всю ночь, достаточно холодную для марта, кружил пушистый снежок, дорогу засыпало на пятнадцать сантиметров. Мы легко прокладывали лыжню посредине улицы.

Из города выбирались несколько часов.

Первый день пробега. Первые 125 километров. Сжав зубы, шел Муратиков. Женя Родионов держался на пределе, - но не мог мой аспирант отстать от своего руководителя. Труднее всех было - Юре Яковлеву. Месяц назад он женился. А в медовый месяц не до тренировок. Когда мы в первый раз остановились перекусить, - Юра не мог есть.

Как капитан, я то подбадривал отстающего Юру, то догонял излишне поддающего Олега Стеклова. Стремление помочь, поддержать всех - удваивало силы. Да и в долгом, на выносливость, беге я чувствовал себя гораздо увереннее, чем в скоростных рывках на "пятнашке" или "тридцатке".

Выдержала вся шестерка. Никто с лыжни не сошел. Выдержала команда.

Погода продолжала нам благоприятствовать. Стало теплее, под ногами хрустел наст, хрустел - да не проваливался. Лыжня не нужна была при таком раскладе. Мы все время меняли порядок движения, часто перестраивались в шеренгу, дружно толкались, рассыпаясь веером, во всю ширину. Так было веселее, а значит - и легче.

В лыжный пробег пришлось привнести суровую альпинистскую дисциплину. После первой же остановки на перекус. Чтобы не есть на холоду, залезли в автобус. Залезли на пятнадцать минут, вылезли - через полтора часа. С тех пор подкармливались, меняли лыжи - практически на ходу, задерживаясь у автобуса на минуту-другую. Гера Смирнов поил нас глюкозой с черничным соком. Минералкой. Кефиром.

В пробеге нам помогал еще один человек - Борис (фамилии его, к сожалению, я так и не вспомнил). Звали мы его - Глыба. За огромный рост, широченные плечи, необыкновенную силу. Глыба очень любил лыжи. В институте ему помог восстановиться Смирнов. После тюрьмы.

В качестве пассажира Борис пробыл полдня. Наша тактика движения делила сутки на две части. Бежали с пяти утра до часу. После этого продолжать движение было трудно, солнышко расходилось, снег таял, цеплялся к лыжам, подлипал. Время дневного солнцепека мы пережидали. Отдыхали, обедали в столовой, ресторане, избе, - там, где находил нам обед Смирнов. Автобус целый день летал, как пчелка, то вперед, то назад. То надо было быть подле нас. То мчаться вперед, искать обед. Во второй половине дня, а возобновляли бег мы в четыре часа, автобус должен был быть то возле нас, то опять лететь на поиски отдыха, ужина и ночлега. Такой компот был совершенно не по силам шоферу ЦК комсомола. Зато очень даже по силам бывшему зеку. Шофер автобуса пытался забастовать. Пришлось его арестовать, посадить на заднее сиденье.

А за руль сел Борис Глыба. И покинул место рулевого только в Москве. Автобус под ним летал круглые сутки, успевал всюду.

Любовь Бориса к лыжам была безгранична. В один из последних дней, когда сил уже ни у кого не было, чтобы нагнуться, отстегнуть лыжи, - Борису пришлось поработать и перевозчиком. Дорогу нашу часто пересекали железнодорожные пути. Каждый раз приходилось отстегивать лыжи, перебегать полотно, на той стороне опять нагибаться - надевать. Сил это отнимало - массу, сбивало темп движения, мешало обрести "второе дыхание", механичность бега.

И вот мы перед очередным препятствием. Олег, бежавший впереди, только горестно оглянулся и уже почти достал руками замочки креплений, - из автобуса выскочил Борис. Схватив в охапку Стеклова, он в два прыжка преодолел накат рельсов, поставил Олега на снег и тут же побежал за следующим.

Борис и Гера за шесть суток не спали, кажется, ни минуты. Хватало и врачу с Игорем Немухиным. Наши истощенные тела, мышцы необходимо было массировать во время каждой остановки. В пути непрерывно клалась смазка на сменные пары лыж. Бежали мы на деревянных лыжах таллинской фабрики. О пластиковых мы тоща и не слыхивали. Все истерли, стесали по две пары. Выдержали все только мои - финские "Ярвинен", из карельской березы, окантованные гикори. Самым твердым на планете деревом. Такие лыжи возможно было достать только у перекупщиков, за огромные деньги. Такие лыжи предназначались для сборной Союза, и даже члены сборной платили за них, правда - "государственную" цену. Но я не жалел о том, что после пробега мои лыжи годились только на дрова. Я был доцент, богатый человек, я мог позволить себе на такой пробег истратить такие лыжи.

Наш полет напоминал непрекращающуюся лыжную гонку. Десять километров за 35-36 минут. Норма первого разряда. Но мы бежали - не на разряд, мы бежали десятку за десяткой. Бежали, как на соревнованиях, в одинаковых красных с синим комбинезонах, гетрах, шапочках.

Десятка за десяткой. Спуск - подъем, спуск - подъем. Толчок за толчком. И так все сто двадцать - сто тридцать километров на день. Все на ходу - кормежка, питье, массаж, смазка лыж. Мы втянулись в этот ритм, мы не сдавались.

От Ленинграда полпути - взбирались постепенно на Валдайскую возвышенность. Дар Валдая - пятьсот метров высоты надо набрать. Перевалив в сторону первопрестольной, выехали к старинному русскому городу Вышнему Волочку. Волок здесь был, на большой высоте переваливали ладьи по дороге к теплым морям. Здесь надо было - волочить. В Вышнем Волочке снега не было. А были - лужи, мокрый асфальт. С лыжами в руках мы бежали десять километров.

Шел мелкий дождичек. Ребята начали потихоньку паниковать. Ведь если снег уже совсем кончился, - так бегом до самой Москвы нам не добежать. А по мокрому асфальту - очень быстро разбивались, стирались, распухали ступни и голеностопы.

Впоследствии суставы раздуло, врач делал обезболивающие уколы на каждой остановке.

Но надо было миновать эти десять километров мокрого асфальта. Капитан не имел права дрогнуть. Я бежал впереди и самым глупым образом подбадривал друзей:

- Представьте себе, что за вами гонятся фашисты с автоматами и овчарками. Останавливаться нельзя, будут стрелять!

Что-то еще, какую-то уж совсем околесицу.

Ребята не улыбались. Ребята бежали, пока не появился снег по краям дороги.

Потом уже я понял, что допустил ошибку с этим бегом. Надо было пешком идти эти десять километров. Потеряли бы - час лишний, зато суставы были бы целы, зато сохранили бы ноги, - не только этот час, но и много часов отыграли бы.

После прохождения дистанции всю команду, как одного, врачи уложили на десять дней в городской спортивный диспансер.

Москва приближалась. Калинин (по мокрому асфальту) прошли не бегом - шагом. Снег, чем южнее, - все более приближался к лесу, прятался в его спасительную тень, отступал от дороги. Наш путь удлинялся зигзагами, по опушкам и полянкам.

Вспоминали Радищева, его "Путешествие". Все оставалось таким же. Те же деревни: Дурыкино, Ложки, Черная Грязь... Но вольнолюбца нашего в каждой деревне встречали толпы крестьян. Он завтракал, обедал и ужинал в трактирах. Значит, через каждые тридцать верст?

Трактира - не было ни одного. Нас никто не встречал. Остатки жителей разоренных деревень равнодушно взирали на невесть откуда взявшихся лыжников в спортивной форме, на автобус, разрисованный лозунгами к двадцать третьему съезду. Россия лежала перед нами тем же загадочным необозримым пространством, как и сто пятьдесят лет назад. Только скорость наша была раза в четыре выше.

Бежали последние два дня тупо. Когда до Москвы осталось меньше ста километров, всех начал жутко беспокоить вопрос - сколько же именно, точная цифра. На нашей стороне километровые столбы указывали количество километров, пройденных нами. Задачка несложная - взять увиденное число и вычесть его из 725. Однако эта простота была - кажущаяся. Ответы не сходились, у каждого свой, потом - просто не приходили в голову, состояние было похоже на то, когда сидели в барокамере, когда на высоте заставляли двузначные числа перемножать.

Весь кислород поступал в мышцы. Мозги - на голодном пайке.

Перед Москвой мы заночевали в поселке Крюково, оставалось всего двадцать километров. Почему-то все вокруг решили прибыть на финиш умытыми и побритыми. Бритвы были у каждого своя, ехали в автобусе. У кого - электрическая, у кого - обычная.

Прикосновение холодного бока электрической бритвы - весьма неприятно, особенно когда кожа вся обветрена, все соки вышли с потом. Но я усиленно тер и тер подбородок и щеки. Потом привычным движением вскрыл ножи, попытался вытряхнуть набритые волосинки, На удивление - в умывальник не попало ни волоска. Я повернулся к друзьям,- но у них была та же история. Брить было - нечего. За все эти дни у всех шестерых взрослых мужиков подбородки остались чистыми. Спросили у врача, - он в ответ только руками развел, никогда о таком феномене не слышал.

Видимо, нагрузки были такими, что и на бороду у организма не хватало, что и борода не росла. Мы отдали все, даже бороды.

Ближе к Москве спустились с Ленинградского шоссе на лед Химкинского водохранилища. Пробежали еще километров семь и выпилили в гул и грязь Ленинградского проспекта. Сняли лыжи. Врач разлил всем обезболивающее по голеностопам, Муратикову еще и в колено пришлось. Оно уже не держало, прогибалось под ним. Бежали пешком еще пять километров. И только за пятьсот метров до финиша опять напялили лыжи. И заскользили между деревьями по свеженасыпанной лыжне к стадиону Юных пионеров. Лыжню насыпали с утра, с шести часов, эти самые пионеры.

Закончили гонку в 9 часов 42 минуты. За восемнадцать минут до открытия съезда.

Я никогда в жизни ничего не коллекционировал. Чемпионские медали раздарил друзьям. Не хранил газетные и журнальные статьи о себе, хотя набралось бы их изрядно. Я все выкидывал, кроме одной статьи. Небольшую, из газеты "Советский спорт",- я храню ее по сей день и буду хранить до самой смерти. Статья Игоря Немухина "724 победных километра". Я приведу ее здесь почти полностью.

"Вчера... на аллее Ленинградского проспекта в створе стадиона Юных пионеров финишировала команда лыжников МВТУ, в которой шли кандидаты технических наук мастера спорта А. Белопухов и О. Стеклов, аспирант мастер спорта Ю. Яковлев, преподаватель кафедры физвоспитания В. Муратиков, перворазрядник Е. Родионов, студент мастер спорта Т. Савостин. Тренер команды - Г. Смирнов. Они стартовали в Ленинграде 20 марта в 6 часов утра. Таким образом, 724 километра команда прошла за 6 суток 3 часа 42 минуты. Этот пробег - рекордное достижение.

У финиша лыжников встречали: участник первого и второго переходов А. Елизаров... заслуженные мастера спорта Н. Дубинина, А. Пеняева... преподаватели и студенты МВТУ, других институтов...

...Пробег проходил в необычайно трудных условиях. Лыжникам приходилось бороться со шквальным ветром, дождем, оттепелью. И все же дружный отряд выдержал рекордный график..."

Дружный отряд. Да, мы были очень дружны, хотя скоро судьба развела нас. Хотя все мы были такие разные.

Валентин Муратиков был среди нас единственным профессионалом. Как отец его, как и дед. Отец проработал всю жизнь на подмосковной базе "Планерная", мекке московских лыжников. Он делал лыжню для них. Каждый день. Так и умер - на лыжне.

А Тима Савостин был из нас самым молодым. Ему шел двадцать первый год. Но не самым слабым. В пробеге держался - одним из сильнейших. Он и в институт пришел - уже со званием мастера спорта. Высокий, плечистый, худой. Тима был из беднейшей семьи. Отца не было, мать работала уборщицей, получала гроши. Сорок рублей - как моя стипендия на пятом курсе. А детей - пятеро. Тима - старший, остальным вместо отца. Мать покупала раз в неделю кости и варила на всю неделю большую кастрюлю супа. Да гречневая каша с молоком, да хлеб. Пойми после этого, как надо питаться, чтобы стать таким двужильным, сильным, выносливым, как Тима.

Я в детстве имел вдоволь не только молока, но и мяса, масла, овощей. фруктов наше поколение не знало. В детском саду перепадало по нескольку мандарин с новогодней елки. И яблоки ребенок в Гусе-Хрустальном жевал два-три раза в год, по праздникам. Но всего остального хватало.

Тима, на костном бульоне выращенный, не был слабей меня. В следующем пробеге, Москва-Осло, когда я валялся со сломаной спиной в больнице, Тима Савостин вел команду, перенял капитанство.

После пробега нас затаскали по собраниям, поздравляли, награждали грамотами, призами. В институте, в федерации, в МК комсомола, в ЦК комсомола. Как же, в честь партии - такой успех!

Но нам было не до этого. Мы не хотели терять ни единого дня. Новый пробег маячил впереди. Не зря мы продавались с пробегом первым, - не будь он посвящен съезду, не будь он разрекламирован комсомольскими дубинами, - нам не разрешили бы бежать в Осло. Осло - это уже заграница, да еще какая, капиталистическая.

Снова - тренировки каждый день.

Я же, кроме всего прочего, как мальчишка, продолжал усердно готовиться к защите докторской.

Чтобы на старте лыжной гонки объявляли:

- Стартует доктор технических наук мастер спорта...

Смешно. Сейчас смешно. И непонятно - зачем?

А тогда ...

Содержание

	Жизнь после травмы спинного мозга