Глава 8. ВОЗВРАЩЕНИЕ

Ползанье мое начиналось так. Женька Захаров вышел вперед и закрепил первую веревку. Снизу ее должен был держать внатяг Божуков, но он как всегда куда-то улетел на параплане. Поэтому держала его дочь Ирина, приехавшая сюда покататься на лыжах и отдохнуть, но вместо отдыха проработавшая с нами все время.

И я пополз. Двигаю вверх по веревке жумар. Подтягиваюсь. Двигаю жумар.

Подтягиваюсь. Ура, получается!

А про себя думаю, прикидываю: одно подтягивание - тридцать сантиметров, в лучшем случае сорок. Значит, три подтягивания - метр.

Три подтягивания метр, в час - шестьсот подтягиваний. Нормально, получается некий режим. По нескольку часов подряд мы сравнивали скорость прохождения участков с различной крутизной.

Состояние фирна было изумительное. Комбинезон прекрасно скользил, на преодоление силы трения, казалось, силы не расходуются.

Почему комбинезон?

Первейшим вопросом при подготовке к моему первому "поползновению" - был вопрос одежды. Если ползти - то в чем? Одежда должна быть теплой, но и не стеснять движения, как можно меньше промокать, как можно лучше скользить.

Я придумал комбинезон. Продумал - все до мелочей. Внутри - бараний мех, снаружи - тонкий авизент, в особо важных местах продублированный вставками из пенополиуретана. Комбинезон сплошной, с подшитыми кожею "носками", с вшитой системой страховки.

Все сделал сам, на своей швейной машине "Подольск". По-другому нельзя. Конечно, фирменные вещи хороши, в последнее время на Западе чего только не напридумывали из альпинистской амуниции. Но чтобы ползти на Эльбрус - ничего из этого не годилось. Годилось только то, что сам высчитал, выдумал, сшил, чтобы каждый шовчик был не просто проверен тобой, но был бы - твой, который и проверять не надо, в котором ты уверен на все сто.

Пух греет ходячих, пух, если его примять, греть не будет. Только мех животных греет и в придавленном состоянии.

Еще если капюшон надеть - так и запросто можно лежать на снегу в любую погоду. Сам сшил - сам знак качества присуждал на склонах мартовского Эльбруса.

Операторы снимали мои вылазки на пленку. Погода не просто позволяла, погода была благосклонна к нашей маленькой команде.

Но вот через несколько дней Эльбрус наконец решил показать свой норов. Ветер задул настолько сильный, что шутя сбивал взрослого здорового человека с ног. Мог запросто и унести, и сбросить со склона. Забившись в бочку, задраив все люки, мы обсуждали свои дела. Расчеты просты: при хорошем фирне можно за час делать двести пятьдесят метров. Если ползти по восемь часов в день, то получается, что за шесть дней можно достигнуть вершины. Вершины!

Но если ползти летом - это значит, что днем будет очень много воды, а ночью вся она будет замерзать, превращаться в неровный, неудобный лед. Летом гладкого фирна - не найдешь.

Поехали специально в марте, я хотел заодно выяснить, какая погода стоит в это время в Приэльбрусье. Ведь лето - вроде бы не подходит. В мае - сплошные ветродуи, хотя и тепло. В мае очень многие штурмуют Эльбрус, очень многие гибнут. В том самом году за первые майские полторы недели гора забрала двадцать шесть человек.

Солнце, внезапно выныривающее в разрывах облаков, выманивает восходителей на склоны. А потом неожиданно обрушивается непогода, пурга, видимости - никакой. Восходители либо замерзают, либо теряют ориентацию, уходят на спуске не туда, куда надо. На Эльбрусе это просто. Снежные пространства настолько огромны и необозримы, а правильная дорога - такая тоненькая ниточка, вьющаяся между жизнью и смертью вдоль скал Пастухова. Налево пойдешь - может, когда-нибудь и дойдешь до Ирикчата, направо - в ледопаде останешься навсегда. При подъеме по конусообразному склону все время ориентируешься на вершину, а на спуске каждый шаг в сторону может увести на километры от "Приюта одиннадцати", маяка надежды на эльбрусских склонах. Да еще путь не прямой, с небольшим траверсом, а на спуске ноги сами вниз несут "по линии падения воды".

В результате - оказываешься в ледовых сбросах. Наша поездка позволила сделать главный вывод. Ползти я могу.

И доползти могу. Правда, необходима хорошая погода, движение не должно прерываться отсидками в палатках. То есть, как всегда в моей жизни - требовалась удача.

Решено было, что если за шесть дней вершина не будет достигнута - придется отступить. Дольше организм на высотах выше пяти километров не выдержит без акклиматизации. А ползать туда-сюда, вверх-вниз не представлялось возможным.

В принципе - затея оказалась выполнимой!

Настроение было - превосходным.

На весну 91 года была запланирована следующая поездка на Эльбрус. В конце апреля - в начале мая, когда весна еще не спешит закружить над седой вершиной хороводы вьюг, спокойная зима, как мы надеялись, поможет нам совершить задуманное.

Конечно, можно ползти и зимой. В январе-феврале случаются большие окна хорошей погоды. Но зимние склоны - бутылочный лед. Движение по нему и трудно, и опасно.

Летом состоялась очередная экспедиция на Памир.

Вновь я гонял на коляске по урочищу Ачик-таш, вновь над склонами пика Ленина пестрели и переливались всеми цветами радуги купола парапланов. Наша маленькая научная экспедиция достигла в то лето огромного успеха - впервые удалось сбросить груз на параплане в беспилотном радиоуправляемом полете с большой степенью точности. Бригада запускает параплан с грузом, с мешком, который мы окрестили Иван Иванычем, а оператор сидит себе и по радио управляет полетом.

Этим осуществлялась мечта Божукова, воплощаемая в жизнь самим Валентином, его соратниками Юрой Акопджаняном, Юрами - Коленкиным и Солодковым, радиооператором Саней Федотовым, парапланеристом Леней Мартыновым, командой из ГосНИАСа, потратившей много лет на эту работу.

В июле девяностого года парил над урочищем Ачик-таш параплан с Иван Иванычем, а внизу альпинисты, туристы, спасатели следили за полетом, разинув рот.

Незадолго до этого сошла та ужасная лавина, унесшая сорок с лишним человеческих жизней. Сезон на всем Памире закончился. Все восхождения были прекращены. Все, кто мог, помогали в спасработах, участвовали в поисках погибших.

Погибла почти вся команда Балыбердина из Ленинграда. Мэр города Анатолий Собчак перечислил тридцать тысяч для ведения спасработ.

Погибло несколько израильских альпинистов. Их родные прислали со спасотрядом целую радиолокационную установку, думали с ее помощью хоть что-то найти.

По вечерам не слышны были песни, лагеря погружались в траурную тишину.

Именно тогда полетел Иван Иваныч. Он летел медленно, с достоинством, а внизу кричали "Ура!", махали руками. Посадить купол удалось прямо на кромку нашего лагеря.

Идея таких полетов принадлежит Валентину Божукову. Он даже название специальное придумал - "экология нравственности".

На гребне пика Победы лежат непогребенные тела наших товарищей. Спустить их на руках, на себе - невозможно. Слишком сложен маршрут, слишком высоко, за семь километров.

Валентин придумал спустить их на параплане-роботе. Подцепить к стропам, запустить, посадить у подножия, на ледник Звездочка.

Все его помыслы, все, что он делает в последние годы, все это - направлено на то, чтобы выполнить задуманное.

По ходу дела команда Божукова осваивает новый вид спорта - полеты на парапланах с семитысячников. Ребятам неинтересно уже просто восходить на высочайшие вершины страны, они стремятся еще и слететь с самого верха. Прошлым летом, в том самом августе 1991-го, Леня Мартынов слетел на параплане с пика Коммунизма, почти с самой высшей его точки. Без всякого сомнения, это - невероятное достижение, достижение мирового класса.

Двадцатого апреля девяносто первого года мы снова были в Приэльбрусье. Теперь, после года подготовки, после зимних тренировок в подмосковных оврагах, мы уже были командой. Командой Белопухова.

Главным забойщиком был и остается Женя Захаров. В свои пятьдесят девять он выигрывает чемпионаты Москвы по лыжным гонкам в разряде ветеранов. В свои пятьдесят девять - он бегает лучше многих двадцатилетних. Тех, что идут рядом с ним - Димы Рубцова и Коли Тюрина.

Слава Жиров тоже многоопытный, надежный товарищ. Ему я и обязан, в общем-то, созданием команды. Именно он привел ко мне молодых моих друзей.

Совершенно неожиданно для меня в самый последний момент к нам присоединились еще двое. Толя Вязовцев и Валера Краев (Крайф, Краев он по паспорту). Толя специалист по фольклору и народной медицине, учил нас правильно питаться.

Лева Альперович, альпинист и фотограф-профессионал, проводил фотосъемку нашей эпопеи. Но и не только. Вместе со всеми таскал грузы, переносил меня, крепил веревку, в общем, работал со всеми наравне.

Каждый день я выползал из бочки на тренировку. Мы ждали погоды. Но просвета не было никакого. Мы тренировались и выжидали.

Наконец, чуть-чуть прояснилось.

Мы вышли на маршрут. Погода дала нам один день. Всего один день мы шли вверх. Всего один день. Потом была двухдневная отсидка на 4300.

И - трудное решение, верное решение. Сидеть нечего. Погоды не будет.

Вниз меня ребята спускали на сайках. Специально отработанной техникой. Заранее отработанной.

Мы снова сидели в бочке. Я чувствовал себя виноватым перед ребятами, особенно перед Толей и Валерой. Мне казалось, что они присоединились к нам, чтобы залезть на Эльбрус.

Но на прощание Толя расцелован меня, сказал, что был счастлив помочь мне, счастлив участвовать в таком интересном предприятии, что он готов и в дальнейшем сотрудничать с нами.

Как, как такое я смог бы понять и принять в дотравменной моей жизни? Таких отношений между людьми я или не замечал, или не допускал. Как все же счастливо бывает встретить людей, готовых помочь в самых, казалось бы, безрассудных начинаниях.

В промороженной бочке решили мы - ничего страшного, учтем ошибки все свои, продолжаем подготовку к восхождению. К поползновению.

Мы не давали клятв или зароков. Человек предполагает, а Бог располагает.

Мы - продолжали работу.

Лето, Памир, поляна Москвина. До снега - далеко. Как тренироваться?

Оказывается, по горным тропам можно ходить и спинальнику. Именно этим летом я впервые попробовал ходить по тропе. Ходить на руках, ноги сзади "носил" кто-нибудь из друзей. Получалось. Несколько тренировок мы посвятили этому веселому занятию.

До снега далеко. Ребята придумали, - взяли в лагере "Навруз" носилки, погрузили меня на них, привязали и понесли на ледник.

Женя Захаров разведал дорогу. А получился анекдот. То, что Женька пробегал махом, то, что казалось ему близким с пустыми руками, оказалось долгим, трудным, двухчасовым путем с несколькими остановками-перекурами.

Меня несли.

Что я пережил - трудно описать. Как трудно ребятам - я видел вблизи, напрягались руки, спины, сжимались зубы. Это было какое-то дикое напряжение сил.

Мне казалось - сейчас рука сорвется, носилки вывернутся, я улечу влево, по склону, по камням, привязанный к носилкам, я ничего не смогу сделать, просто буду биться о камни. Лучше вправо улететь, -думал я, - там хоть речка, все чуть помягче.

За два часа ребята дотащили меня до льда.

И мы начали тренировку. Я ползал по льду на жумаре, веревку крепили на ледобурах.

Потом посидели, отдохнули - и в обратный путь.

Обратный путь лежал - в гору, вверх, обратный путь был гораздо труднее. Но я уже не боялся. Я знал - ребята все сделают, как надо.

Уже под вечер добрались мы до лагеря, меня отвязали от носилок, занесли в мой войлочный домик, "домик пастуха".

Когда я осознал всю тяжесть работы, совершенной моей командой, когда они сами признавались в том, как им было тяжело, - мне стало непереносимо стыдно. Надо же, какие мучение я приношу им своими задумками. И главное - ради чего? Ради своего глупого тщеславия, стремления быть человеком, а не инвалидом?

Но я - опять ошибался. Счастливо ошибался.

Ребята, вся моя команда, были довольны работой не меньше меня, были довольны тем, что дело - движется.

Это был миг радости, командной радости, если можно так выразиться. Команда срасталась в единый организм, могучий организм. Думающий по-разному, но объединенный единым делом, и радость у нас была - общая.

И руки горели, и лица горели. Мы были вместе!

Если до травмы меня спрашивали - счастлив ли я, я отвечал отрицательно. У меня то не сделано, это не сделано.

А здесь главная цель маячила впереди, и все же мы были счастливы тем, что вместе делаем.

Спинальник не должен жить среди себе подобных.

Спинальник должен жить среди двуногих, жить их интересами.

Меня все двадцать пять лет, прошедших после травмы, окружали обычные ребята. Я старался всегда быть среди них - равным среди равных. У меня это получалось и получается. Но часто происходит перебор. Приходится напоминать, что я - инвалид. Приходится втолковывать моим друзьям, что не могу я ногу засунуть в штанину комбинезона самостоятельно. Ну не лезет нога, не гнется, не слушается, надо запихивать ее, применяя некоторое усилие.

Два помощника необходимы мне, чтобы уместиться в тяжелый зимний комбинезон. А Коля все никак не понимал - почему же я не могу ногой шевельнуть, просунуть, тупо ждал, когда я "наконец перестану над людьми издеваться и по-человечески заберусь в комбинезон".

Спинальников на Земле - миллионы, двуногих - миллиарды. Математически существует возможность окружить каждого инвалида здоровыми людьми. Это позволит психически и психологически жить нормальной жизнью. Физиологически равными нам все равно не стать, но ведь духовная жизнь гораздо важнее физической! Дело у всех у нас должно быть одно, общее.

Как у нашей команды - общее дело. Не то важно, что я заползу. Важно то, что я ползу. Это - наш стержень, это то, чем мы жили. Так же, как переживали мы все дела личные каждого члена команды.

Конечно, мне дико повезло в жизни. Повезло с друзьями. Повезло во всем. Но главное - не в этом. Жизнь научила меня принимать с благодарностью все, как Бог дает.

Если бы не повезло, если бы сложилось все как-нибудь иначе, -я все равно бы говорил, что повезло.

Праздновал!

Мои друзья-спинальники не понимали - почему? Тут плакать впору, траурный день. Я врал им, говорил, что вот, мол, самосвал меня хоть и искалечил, да не убил. Чем не праздник. Праздник, потому что - выжил.

Это они понимали и принимали.

Я врал. Потому что на самом деле праздновал день рождения своего, день пробуждения.

На юбилее я взял первый тост. Что можно было сказать в этот вечер? Я благодарил судьбу за все, что даровано было мне. За то, что вокруг сидели верные друзья, такие разные и несхожие, но каждый имел со мной что-то общее. Лыжник Юра Яковлев, тот самый Юра, с которым мы когда-то бежали Ленинград-Москва. Бывшая аспирантка моя Оксана Логинова, для нее я был и оставался ученым, не замечающим вокруг себя ничего, кроме формул и опытов. Была вся старая гвардия Вали Божукова (самого его не было тогда в Москве) Коленкин и Солодков, Вася Барсуков.

Была, конечно, вся моя команда.

Была Надя - как могло ее не быть? Вася как раз только что вернулся из Антарктиды. Получилось - с корабля на бал.

И я сказал своим друзьям:

- Ветхий Завет призывает любить ближних своих как самих себя. Это было мне понятно давно. Но Христос дал миру другую заповедь - возлюби ближнего своего больше себя, служи ближнему своему, чем можешь, помощь эта гораздо больше даст тебе, чем все сделанное самим для себя.

Мог ли я додуматься до такого до травмы? Да я и слов таких не знал - "ближний", "возлюбить", "Христос". Откуда взялось все это в бешеном карьеристе, стремившимся только к одному - быть первым, не замечавшим никого. Как все это произошло?

Пустыню можно обратить в цветущий сад. Для этого нужна ежедневная тяжелая работа - явная. Тысячи людей, под палящим солнцем таскающие воду, разгребающие песок, высаживающие первые кустики, - все это видно издалека, явственно. Путник, проезжающий мимо на ослике, издалека заметит дымы и отсветы тысячи костров, услышит блеянье и мычанье скота, приведенного с собой на мясо.

Даже малый участок пустыни требует - громаднейшей работы, пока зацветет акация на прежде безжизненном месте.

А как же душа человека? Как оживить душу, закованную в броню, умерщвленную самолюбием и гордостью. Возможно ли это? Ведь работа такая - еще более тяжелая, огромная работа, - должна быть тайной, скрытой. Чтобы только один Путник на ослике видел все, что творится там, в глубине.

Кажется, такое и не под силу человеку - оживить самого себя.

Человеку-одиночке не под силу. Но человек не бывает один. С ним всегда Спутник его. Только очень часто человек отворачивается от своего Спутника, делает вид что не замечает Его, часто и в самом деле забывает. Но Спутник - продолжает дорогу и с забывшим. Спутник - всегда с нами, с каждым из нас.

Непосильное для одного - вдвоем, бывает, делается с легкостью.

Содержание

	Жизнь после травмы спинного мозга