|
|
Жизнь |
|
|
|
| ||||
ПОСЛЕСЛОВИЕ(Адик Белопухов "Я - спинальник") Адик начал работу над этой книгой в сентябре 1991 года, сразу же по завершении экспедиции, работавшей на поляне Москвина. Только тогда, этой последней осенью, он начал работу над книгой. Хотя еще за двадцать лет до этого друзья уговаривали, советовали, просили - создать книгу. Книгу о жизни, о друзьях, о людях, с которыми сводила его судьба. Но тогда многое еще было впереди. И он предпочел жить и свершать, а не пускаться в воспоминания, как будто жизнь уже прожита. Осенью девяносто первого состояние здоровья резко ухудшилось, Открытый крестец, торчащие из огромной раны наружу кости не давали возможности долго сидеть, тренироваться на коляске. Разгулявшийся остеомиелит активно разрушал костную ткань. Всю осень и зиму температура держалась выше тридцати восьми, шли воспалительные процессы. В конце октября поехали на консультацию. Опытный хирург предлагал немедленно ложиться на операцию. Адик пытался объяснить врачам, что к весне он должен быть уже в строю, летом предстоит новая попытка штурма Эльбруса. Но в ответ услышал то, что много раз уже приходилось в жизни слышать: "Да у вас с головой не все в порядке. Вам надо к психиатру". Ответил так же, как и отвечал уже много раз. От операции отказался, боясь не успеть к весне восстановиться. Уже и антибиотики никакие не спасали, но Адик твердил нам: - Надо готовиться, надо тренироваться. Что бы ни случилось, летом мы едем на Эльбрус. И продолжал работу над книгой. Адик стремился к тому, чтобы книга вышла отнюдь не мемуарная, но - как учебное пособие для спинальников, для всех инвалидов, в котором его жизнь рассматривается всего лишь как пример. И это учебное пособие должно быть читабельным, веселым. Поэтому не всему в этой книге можно верить. Сомнительные места сознательно не обозначены какими-либо сносками, ибо слишком заметно выделены авторским юмором. Двадцать шестого января 1992 года мы выехали в Нальчик. Во главе с Адиком. Врачи потом назовут эту поездку - преступлением. Мы будем казниться и переживать - полумертвого друга тащить на Кавказ, в Приэльбрусье, когда он четыре месяца до этого не мог из дому выйти, какие уж там поездки! Приехали, как всегда, на базу Московского университета. И были поражены известием,- за два часа до нашего приезда погиб Нурис Урумбаев. Погиб наш друг, погиб прекраснейший человек. Трагическая случайность, - в том январе терскольские склоны стояли почти голые, без снега почти, лавина, унесшая жизни Нуриса и его гостя, была совсем маленькой. Видимо, для Адика это стадо предзнаменованием. На станции "Мир", в подземной хижине, прожили мы несколько дней. Адик пробовал ползать. Но сил уже не было никаких. После прохождения одной-двух веревок он в полном изнеможении останавливался, подолгу лежал на снегу. Мы выносили его, просто сажали на снег, на край спусковой трассы. Адик сидел, смотрел на разноцветных горнолыжников, летящих над снегами, которым даже плохая погода не могла помешать. Когда облачность проходила, приподымалась, видны были обе вершины седого Эльбруса, оба клыка красавицы Ушбы, которую штурмовала когда-то команда Ерохина. Это было прощание. Прощание с родиной. По приезде Адик оказался в реанимации. Врачи ничего не могли сделать, только капельницу приставляли. Он продолжал бороться. Надя была рядом. Искала врачей, лекарства, звонила знакомым, побуждала всех к действию. Мы старались как можно чаще бывать у него. О чем велись разговоры? Да все о том же. Об Эльбрусе. Адик все сокрушался, что вот свалился и подставил под удар всю нашу летнюю поездку. Но зато серьезно рассчитывал на следующее лето. Это не было самообманом, бредом сумасшедшею, лежащего под капельницей, распухшего, еле живого. Это было утешение нам - его друзьям. Этими разговорами он поддерживал тех, кто любил его, кому до слез больно было следить за его страданиями. Но и не только. Жизнь научила его, что падения сменяются взлетами, и надо быть готовым. А то начнется улучшение, появится возможность ползать, ездить, работать - а он уже сдался, приготовился умирать. Мы говорили о книге. Адик все ждал, когда же его переведут из реанимационной в обычную палату, в которой возможно будет завести свои, а не врачебные, порядки и продолжать работу над текстом. И действительно, дела вроде бы пошли на поправку. Бесчувственность нижней половины туловища оказалась спасительной. Все ужасные боли, сопутствующие погружению в рак, гасились, оставались "внизу". Рак незаметно делал свое дело. Незаметно даже для врачей. Но работа над книгой продолжалась. Книга уже существовала - во множестве разрозненных кусочков, фрагментов, рассказов. Все это соединялось в папку с заголовком "Я - спинальник", которая хранилась в тумбочке больного Белопухова. Смерть его была неожиданна и легка. Просто заснул под вечер. Заснул навсегда. Тихо отошел к жизни иной, к Свету Божественному. Надя звонила вечером, устало повторяла тихо одну фразу, не одну сотню раз: "Пух умер", - а после этого добавляла: "Он не велел плакать и грустить". Отпевали в маленькой полуразрушенной церковке Знамения Божией Матери, что в Грачевском парке. Народу набилось - полный храм, негде яблоку упасть. Староста прихода все удивлялась, - известного, видать, человека хоронят? Да нет, какой там известный. Просто - хороший человек, просто - много друзей Бог в жизни послал. Оттого еле-еле вмещал всех нас храм. Двинулись от церкви - несколько автобусов, впереди милицейская машина. Выехали из Москвы, за Окружную. Свернули на неширокую асфальтовую дорожку, вьющуюся по холмам да оврагам. И пошло - подъем-спуск, подъем-спуск. Той самой трассой, которой мчал первым солнечным осенним днем шестьдесят шестого года Адик. В том самом месте, где сбил его самосвал, постояли минут десять, заглушив моторы. Потом - Митинское кладбище. Потом - поминки. Записать бы все воспоминания и рассказы об Адике, звучавшие за столом, - еще бы на одну книгу хватило бы. Да не до того было, руки стаканами заняты. Вот, пожалуй, и все. Только не хочется расставаться - даже ненадолго - с нашим знаменем. Поэтому мы так и останемся - КОМАНДА БЕЛОПУХОВА. |
|
|
