Поставь над собой сто учителек – они окажутся бессильными,
если ты не можешь сам заставлять себя и сам требовать от себя.
Василий Сухомлинский

С тех пор как я въехал в новую квартиру, жизнь моя течет спокойно и размеренно. Живу по строго установленному режиму, в котором главное место занимают тренировки не только тела, но и ума.

Как голодный с жадностью набрасывается на еду, так и я сейчас поглощаю в огромном количестве духовную пищу - очень много читаю, конспектирую то, что особенно привлекает внимание, размышляю над прочитанным.

Знакомлюсь с трудами философов разных эпох, жизнеописаниями великих людей, шедеврами мировой литературы. И чем больше читаю, тем больше убеждаюсь: как же мало я знаю.

Системы в чтении, к сожалению, нет, просто "глотаю все, что, по моему мнению, нужно знать каждому мало-мальски образованному человеку.

Философы и психологи, знаменитые медики и писатели стали моими учителями. В их книгах я находил ответы на многие интересующие меня - и как человека, и как медика вопросы. Я не только набирался у них медицинских и общечеловеческих знаний, но и учился тому, как надо выражать мысли. Ведь я собирался передавать свои знания другим, а для этого необходимо уметь убедить больного, заставить его доверить, что моя система ему поможет, находить для каждого те слова, которые заставляют человека пересилить свое бездействие.

Радостные встречи с великими мыслителями прошлого перемежаются теперь у меня с неприятным общением с моими современниками - многочисленными московскими чиновниками. Дело в том, что мне надо решить одну непростую проблему: как прожить на крошечную пенсию по инвалидности. При всем своем желании не могу уложиться в эту сумму и постоянно залезаю в долги. Поэтому я и вынужден был обратиться в районный отдел социального обеспечения. Обратиться-то обратился, да что толку - дело с пересмотром пенсии тянется нудно и пока безрезультатно, и конца этому, очевидно, не будет.

Сегодня, в который уже раз, позвонил в собес Тимирязевского района, где раньше жил. Но недовольный женский голос зло оборвал меня, и на другом конце провода хлопнули трубкой. То же самое было вчера и месяц назад. Работников собеса раздражают подобные звонки: они не дают им спокойно трудиться на пользу стариков и инвалидов.

Позвонил в горсобес - реакция та же: меня "отфутболили" в райсобес по месту жительства. Набираю номер телефона собеса Фрунзенского района, отвечают, что заочно справок не дают, надо самому прийти. Объясняю, что я инвалид первой группы и ходить мне трудно. Рекомендуют прислать родных. Говорю, что их у меня нет. На это мне отвечают: "Тогда ничем помочь не можем".

Каждый такой разговор стоит много здоровья, и я не могу понять, как в таких учреждениях, призванных быть особенно гуманными, дозволено работать черствым людям. За три года болезни я встретил десятки добрых, сердечных людей, готовых помочь мне в беде. И теперь участие и помощь я встречаю всюду: на улице, в общественных местах, но только не в учреждениях, чья обязанность - помогать обездоленным, служить им. Чудеса да и только!

Чиновники этих учреждений кажутся мне порой близнецами-братьями (или сестрами). Одинаковая пренебрежительная (в лучшем случае сухая) манера говорить и вести себя с теми, кто нуждается в их помощи, делает лица этих людей так похожими друг на друга, что невольно вызывает мысль о кровном родстве. Ясно, что мы, инвалиды, им совершенно не нужны, более того - раздражаем их и чем меньше будем появляться в поле их зрения (и слуха), тем будет лучше (для них, конечно).

Невеселые мои размышления прервал звонок в дверь: на пороге незнакомый мужчина. Приглашаю войти. Посетитель оказался отцом девушки, сломавшей позвоночник. Кто-то рассказал ему обо мне, и вот после долгих поисков он, наконец, отыскал нужный адрес.

Выясняется, что травма его дочери похожа на мою. Доставить девушку ко мне он не может и просит приехать проконсультировать. Я обещал сделать это в ближайшее время.

В назначенный день за мной пришла машина и повезла в небольшой подмосковный город к моей пациентке Гале Смирновой.

Полтора часа в дороге, подъем пешком на пятый этаж, затем многочасовая консультация. В общей сложности десять часов без отдыха. Но ничего - выдержал.

...Вот и наступил день, когда я начал лечить других. День, о котором столько мечтал, к которому долго готовился. Только бы моя пациентка оказалась сильным человеком, иначе ничего не выйдет: никакой врач не поможет тому больному, который лишь пассивно воспринимает советы. Первое впечатление от Гали было малоутешительное: девушка настроена пессимистически. Правда, к концу нашей встречи она заметно повеселела. Кажется, мне удалось вдохнуть в нее надежду. Но надолго ли?

Январь стоит очень холодный, морозы доходят почти до тридцати градусов, но я все равно каждый день бываю на улице. Здесь у меня уже есть определенный маршрут, и я успел многим примелькаться. Ко мне подходят незнакомые люди, участливо интересуются, что со мной случилось, предлагают свою помощь. А одна старушка пригласила даже пожить у нее летом на даче. Все это поднимает настроение, радует, что на свете есть много добрых людей.

Мне теперь никак нельзя терять набранную форму, ведь я должен быть убедительным примером для своих пациентов, поэтому и гуляю в любой мороз и тренируюсь с полной отдачей сил.

В конце января снова приехал за мной отец Гали. Мороз 30 градусов, но я не отказался от поездки - надо поднимать пациентку. Как там она? В последнюю встречу девушка не порадовала меня: все-таки Галя не верит в успех, считает, что так и останется лежачей больной. К однообразным упражнениям у нее уже отвращение, хандрит, пропускает тренировки. Но когда я сказал ей, что за все время болезни пропустил занятия только два раза - в первый день после травмы и когда у меня была температура 40 градусов (при 39 градусах тренировок не прекращал, лишь снижал нагрузки), глаза девушки широко раскрылись от удивления и, пожалуй, восторга.

Какой я найду ее на этот раз? Спрашиваю у отца о дочери. Говорит, что стала активнее. Посмотрим, посмотрим...

Галя встречает меня с улыбкой. Это уже хорошо. Стала показывать, чего успела добиться. Молодец, хвалю я ее, отмечая явные сдвиги в лучшую сторону. Глаза у Гали сияют, и я радуюсь, наверное, не меньше ее.

Так, шаг за шагом, поднимал я свою первую пациентку на ноги. И поднял! В последнюю нашу встречу она уже передвигалась на костылях (а ведь ей врачи сказали, что будет все время лежать).

Галя Смирнова закончила институт, вышла замуж, родила дочь. Нашла себя (весьма даже успешно) и как специалист. Счастливого жизненного пути тебе, моя первая пациентка!

Каким-то образом обо мне узнали журналисты. Звонят, приходят, часами расспрашивают, но пока еще никаких публикаций нет. И слава Богу! Буду рад, если журналисты обо мне забудут.

Нет, не забыли. Именно сегодня, в мой черный день, 17 февраля, в "Московской правде" появился очерк. Автор его Ирина Краснопольская позвонила и предупредила, чтобы был готов к многочисленным звонкам, потоку писем и приходу посетителей. Что-то преувеличивает уважаемый журналист: откуда взяться всему этому? Ну, будет несколько звонков, может быть, от силы десяток писем, да и то вряд ли. Это не страшно, справлюсь.

Но я не оценил журналистского опыта Ирины Краснопольской: звонки начались в тот же день. А к вечеру пришел первый посетитель - Михаил Горшков. Ему 39 лет. Травму, как и я, получил три года назад, но пострадал значительно меньше. А передвигается хуже меня: ходит с костылями, в одном туторе и очень некрасиво.

Первое, что порекомендовал Михаилу, - это снять тутор и начинать восстанавливать мышцы ноги. Тутор для ноги - что корсет для туловища: мышцы под ними дрябнут.

Для наглядности рассказал посетителю, какими недугами страдали прежде красавицы, носившие корсеты. От постоянной бездеятельности мышцы спины были у них растренированы. Отсюда - болезни позвоночника, боли в спине. В связи с нарушением кровообращения (все ведь зажато-пережато корсетом) атрофировались и мышцы живота. Поэтому страдали органы брюшного пресса и малого таза.

Не то что корсет, даже тугая резинка трусов оставляет на печени, почках, селезенке странгуляционные полосы (те же, что и у повешенных на шее), появляющиеся в результате постоянного сдавливания одного и того же места, отчего нарушаются нормальное кровообращение, обменные процессы и питание органов, возникают их заболевания.

Убедил Михаила: он расстался с тутором, и мышцы ноги стали постепенно восстанавливаться.

Второе, что я посоветовал пациенту, - немедленно начать худеть. Чем меньше вес спинального больного, тем меньше нагрузка на травмированный позвоночник и слабые мышцы, тем легче ему передвигаться.

Третий совет - заменить костыли "канадскими палочками" (с подлокотниками). Костыли - это крайняя необходимость, у Михаила ее уже нет. А вред от костылей немалый: от них ухудшается кровообращение рук (под мышками пережимаются нервно-сосудистые пучки), и может наступить их паралич.

Михаил Горшков, как вскоре выяснилось, принадлежал к числу тех пациентов, о которых я мечтал и с которыми в дальнейшем очень любил работать. Он все понял, все учел и проявил максимум настойчивости и терпения в тренировках. Обрадованный помощью, его организм тут же откликнулся на нее и весело, пошел навстречу усилиям Михаила. Он похудел, жировые отложения исчезли, а вместо них появились мышцы. Ходил Горшков теперь с канадскими палочками и заметно исправил походку.

А я все повышал и повышал свои требования к пациенту. Особенно добивался того, чтобы Михаил развивал гибкость позвоночника, потому что это показатель высоты межпозвоночных дисков. Чем они выше, тем больше шансов избежать радикулита, ущемления межпозвоночных нервов. Более того, с развитием гибкости мы сохраняем, несмотря на возраст, свой рост и даже увеличиваем его. А последнее волнует, как известно, и многих здоровых молодых людей. Невысокий рост становится иногда для человека трагедией. Между тем его можно увеличить в любом возрасте.

Чтобы не быть голословным, сошлюсь на собственный пример. До травмы мой рост был 173 см. После травмы, когда "полетели" четыре позвонка, он уменьшился до 168 см. А в результате тренировок я развил такую гибкость (тут со мной и сейчас не сравнится даже молодой парень), так растянул свой позвоночник, что "вырос" на семь сантиметров. И сейчас мой рост 175.

Гибкий позвоночник - прекрасная профилактика таких его заболеваний, как радикулит, болезнь Бехтерева, остеохондроз. Позже, во второй части книги, я познакомлю читателя со своим комплексом упражнений для развития гибкости, а следовательно, и для увеличения роста.

Чтобы закончить рассказ о первом пациенте, "подаренном" мне журналистами, скажу, что я до тех пор помогал его восстановлению, пока это требовалось. Когда же нужда во мне исчезла, наша связь прервалась.

Одновременно с Михаилом Горшковым, буквально на следующий день после публикации в "Московской правде", появились у меня и другие пациенты. Теперь телефон в квартире не умолкал, дверь, как говорится, не закрывалась: родные доставляли больных на носилках, в инвалидных колясках, а то и просто приносили на руках. Потоком шли и письма, которые приходилось читать до глубокой ночи.

Я был поражен количеством спинальных больных в Москве и Московской области и тем, как мало им помогает медицина. Впрочем, о медицинской "помощи" мне было уже достаточно известно, но я все еще надеялся, что случай со мной, может быть, нетипичен, и другим больным везет больше. Но, наблюдая за больными, прибывшими ко мне, я понял: лечить спинальников у нас не умеют. И это окончательно подтвердило правоту моего решения - остаться жить, восстановить себя, помогать другим.

Однако очень скоро мне стало ясно, что знаний у меня недостаточно для помощи всем, кто ко мне обращался: слишком много было вариантов моей болезни. И тогда, отодвинув в сторону книги философов и поэтов, взялся за медицинскую литературу.

Она поведала мне о том, что "выкрутиться", уйти от смерти спинальник с помощью врачей может - операции на позвоночнике наши хирурги выполняют с неплохими результатами. Но операция - лишь полдела на пути к восстановлению. После нее больного ждут новые многочисленные испытания - вторичные осложнения. Поэтому такие больные остаются, как правило, прикованными к постели и живут недолго.

В общем, причин для размышлений после встречи с пациентами и более глубокого изучения специальной литературы было много. Искал ответы на возникшие вопросы не только в медицинских книгах, но и в своих дневниках. Стал обрабатывать их, выделяя сугубо медицинскую сторону; на основе многолетних наблюдений за своей болезнью составил методику лечения. Теперь, размножив ее с помощью машинки, я мог вручать каждому обратившемуся за помощью.

В те дни у меня не было буквально ни одной свободной минуты. Работал с раннего утра до поздней ночи: прием больных, чтение многочисленной почты, консультации по телефону, ответы на письма. А еще надо было ежедневно несколько часов отдавать тренировкам. Я задыхался от нехватки времени, а больные все прибывали и прибывали.

На первых порах это приводило меня в восторг, радовало, что так нужен людям и могу многим помочь. Между тем силы мои от такой непомерной нагрузки начали постепенно таять, состояние ухудшилось, катастрофически не хватало средств на жизнь, ибо львиная доля жалкой пенсии уходила на покупку конвертов, бумаги и марок. Вознаграждения за лечение я не брал - помогал всем бесплатно, а зарабатывать деньги путем публикаций статей не было времени.

Наблюдая за моим полуголодным существованием, Володя наконец не выдержал и стал ежедневно привозить или посылать со своим сыном мне обед ("чтобы "популярный" доктор не умер с голоду").

На некоторое время положение спасла продажа мотоцикла. Тут я повеселел и не только стал сам жить безбедно, но и даже понемногу помогал некоторым своим пациентам. Дело в том, что, занимаясь лечением парализованных больных, я столкнулся с такой устрашающей бедностью, по сравнению с которой мое существование было вполне терпимым.

Нередко мои пациенты были одинокими людьми, брошенными даже близкими родственниками, с ничтожной пенсией и по существу просто голодали. Так что иногда приходилось делиться с ними и едой, а когда появились деньги, - оказывать небольшую материальную помощь.

Постепенно моя радость от появления многочисленных пациентов стала сменяться тревогой. Потом меня охватил ужас: да разве я один в состоянии справиться с такой огромной армией больных?! Теперь мне уже казалось, что почти все москвичи и жители Московской области страдают от травмы позвоночника.

Расстраивало не только обилие спинальных больных, но и то, что большинство из них ждали от меня чуда. Сейчас такого же чуда больные ждут от психотерапевтов и экстрасенсов. Я с глубоким уважением отношусь и к тем и к другим, ибо они действительно помогают. Но... уповая на эту помощь (и понятно почему, ведь наша медицина очень часто бывает бессильна), больные, как и при традиционном лечении, снимают с себя всякую обязанность перед своим организмом. Пассивно принимая помощь, сами ничего (или почти ничего) не делают для излечения.

Они не понимают или не знают, что те же экстрасенсы лишь дают необходимый толчок организму на пути к выздоровлению, лишь временно облегчают его состояние, выравнивая энергетическое поле больного и тем самым избавляя его от недуга. И тут-то человек должен браться за себя сам: достаточно физически нагружать свой организм, закалять его, правильно питаться. Словом, становиться самому для себя доктором.

К сожалению, так бывает крайне редко. Поэтому, несмотря на замечательную помощь экстрасенса, болезнь через некоторое время снова возвращается.

Так вот, большинство больных ждало от меня мгновенного чуда. Его, естественно, не было - вместо быстрого исцеления я предлагал пациентам тяжкий, многолетний труд. Вялые, пассивные люди быстро отступали, предпочитая медленно умирать, чем каторжно трудиться, постоянно преодолевая свое нежелание делать это.

Правда, я пытался помогать и таким пациентам, уговаривая их набраться терпения. Но потом понял (к сожалению, не сразу), что это мне не под силу: я просто не выдержу напряжения (адский труд - лечить тех, кто не хочет лечиться) и погибну сам. Ведь энергии на таких больных уходило во много раз больше, чем на тех, кто устремлялся мне навстречу и помогал исцелению своей активностью.

От обилия больных, от напрасных трат энергии я буквально валился с ног, ведь времени на собственное восстановление у меня теперь совсем не оставалось. И когда я понял, что больше не выдержу такой жизни, то решил бежать. Куда? Сам пока не знал этого. Куда угодно, только побыстрее вырваться из этого ада.

И тут, как всегда у меня бывает в критические моменты жизни, судьба улыбнулась мне: неожиданно появилась путевка в Кемери, в спинальный санаторий. Об этом можно было только мечтать, ведь в Риге живет мой брат Иван. Он встретит меня на вокзале, и без лишних хлопот я доберусь до места, а заодно и повидаюсь с родными.

Быстро собрался и в путь, а вслед мне летели мольбы и настоящие вопли: "Доктор, не задерживайтесь, быстрее возвращайтесь, как мы без вас будем!..."

В санатории мне дали отдельную комнату. Наступила блаженная жизнь. Утро, как всегда, начинал с гимнастики, холодных обтираний. После завтрака - прогулки в любую погоду (часто шел мокрый снег, было холодно, скользко). После обеда - работа над методикой, которую продолжал усовершенствовать, взяв и то, что предлагали спинальным больным здесь, в санатории.

Освоил спортзал, где тренировался по нескольку часов в полном одиночестве, ибо, кроме меня, никто из больных здесь не появлялся. А ведь среди них были не только лежачие, но и такие, кто мог передвигаться. Я встречал их в парке каждый день. Тепло одетые, они осторожно бродили по скользким дорожкам. При встрече со мной, быстро шагавшим по аллее без пальто и головного убора, удивленно вскидывали на меня глаза, в которых я видел осуждение своему легкомысленному поведению ("и одеваться легко нельзя, - говорил их взгляд, - и ходить так быстро не стоит").

Когда я начинал заниматься на брусьях, расположенных тут же в парке, ходячие больные и те, которые передвигались в колясках, окружали меня и наблюдали за тренировками. Порой некоторые тоже начинали заниматься, пытаясь подражать мне, но терпения их хватало ненадолго - через два-три дня они остывали и снова превращались в пассивных зрителей.

А вот методисты санатория всерьез заинтересовались моей системой. Попросили у меня методику, чертежи конструкции, манежа и приспособлений для тренировок. Обратили внимание даже на мою обувь - обыкновенные кеды, но с жестким задником для фиксирования пятки, чтобы стопы не отвисали.

Уезжая из Москвы, я оставил адрес санатория своим наиболее перспективным больным и сказал, чтобы в случае острой необходимости они писали мне. Такая потребность у некоторых вскоре возникла, и в санаторий стали поступать письма. С каждым днем их приходило все больше. А потом из Риги начали, приезжать на консультацию близкие спинальных больных (я так и не выяснил, откуда эти-то узнали о моем пребывании в Кемери).

Теперь мое лечение в санатории перемежалось с консультациями рижских спинальников. Но их было немного, и я имел даже время на отдых, не говоря уж о тренировках, которым уделял несколько часов в день.

Врачи здесь были очень внимательные, думающие. С интересом и весьма одобрительно они отнеслись к моей методике. Медперсонал работал четко и квалифицированно. Так что пребывание в санатории доставляло мне только радость. А тут еще вдруг неожиданный подарок судьбы - увлекся очень симпатичной, милой медсестрой. Рая тоже не осталась ко мне равнодушной, и мы с удовольствием проводили время в обществе друг друга: гуляли по аллеям парка, ходили в кино и подолгу беседовали.

Никому, кроме Раи, не рассказывал я историю своей травмы и становления на ноги. Она тут же оценила мой "подвиг" и как медик дала соответствующую оценку.

Как-то после завтрака Рая протянула мне журнал:

- Смотри, о тебе написали в "Смене"!

Я раскрыл журнал и увидел огромный очерк Марка Баринова: "Эксперимент доктора Красова". Стал читать. Рассказ журналиста время от времени прерывался моими дневниковыми записями. Тут же были и фотографии: две во время тренировок, а одна - огромный поясной портрет чуть ли не на всю полосу.

В заключение очерка было дано послесловие "от редакции", в котором специалист из Института нейрохирургии имени Бурденко, ныне доктор медицинских наук, профессор Владимир Львович Найдин, сказал следующее: "Я бы никогда не поверил, что у Красова было такое сложное повреждение спинного мозга, если бы об этом не свидетельствовали документы. Эксперимент Красова представляет собой несомненную ценность для науки. Результаты, полученные больным-экспериментатором, неоценимы, и следует как можно быстрее дать возможность Леониду Ильичу поделиться своими выводами со специалистами. Дневники Красова должны быть обработаны и изданы - они также представляют большую ценность. Для дальнейшей разработки методики Красова следовало бы организовать стационар на пять-шесть коек, где он бы вел группу больных. И, наконец, мужественный экспериментатор должен немедленно засесть за научную диссертацию.

К этому мнению необходимо добавить, что вряд ли можно считать нормальным такое положение, когда для продолжения своих наблюдений Красов фактически вынужден заниматься самодеятельностью: посылать копии своих дневниковых записей больным, ездить по всему городу и консультировать пациентов, читать лекции случайной аудитории. К тому же, ведя подлинную научную работу, он живет на инвалидную пенсию. Дело, которым он занимается, не его личное, а государственное.

Мы не сомневаемся, что Министерство здравоохранения СССР и Академия медицинских наук обратят на эксперимент доктора Красова должное внимание".

...Хорошие слова, благие начинания, но осуществиться им, за малым исключением, так и не удалось. Тогда мне надо было выбирать одно из двух: или бросить своих пациентов и начать "пробивать" эксперимент - ведь для этого требовалось много свободного времени и богатырское здоровье, а у меня, как известно, не было ни того, ни другого; или махнуть рукой на официальную поддержку руководящих медицинских организаций и заниматься непосредственной помощью спинальным больным. Я выбрал второе, так как жизненный опыт подсказывал, что толстую стену равнодушия, возведенную чиновниками от медицины, мне с моими силами не пробить. Время показало, что я был прав, приняв такое решение, о чем расскажу позже.

А пока я лечусь и отдыхаю, помогаю советами другим больным. Дело в том, что очерк в "Смене" прочитали многие в нашем санатории. Поэтому теперь у двери моей комнаты постоянно "дежурило" несколько инвалидных колясок. Приходилось вести "прием" больных. Но для меня, уже испытавшего настоящее нашествие спинальников, это теперь казалось лишь "службишкой, а не службой".

И не подозревал я тогда, что вскоре жизнь моя в санатории станет просто невыносимой. Но прежде чем рассказать об этом, вернусь сначала к одному событию, происшедшему со мной в Москве года два назад. А случилось то, что я стал не только "героем" журналистских выступлений, но и главным действующим лицом пьесы. Ее написал драматург Давид Медведенко, назвав пьесу "Канат альпинистов".

Поскольку времени уже прошло немало и Драматург не напоминал о себе, я забыл и о нем, и о пьесе. Но вот однажды вхожу в комнату и по радио слышу свою фамилию. Следом вбегает Рая и с порога почти кричит:

- Леня, о тебе пьесу по радио передают!

Мы замерли с ней у приемника и стали слушать. Рая, как говорится, затаив дыхание, я - с интересом, ловя время от времени себя на том, что воспринимаю радиопостановку как повествование о каком-то постороннем для меня человеке. Поступки его в чрезвычайной ситуации, умение владеть собой порой очень импонировали мне, и даже иногда хотелось воскликнуть: "Молодец, парень, хорошо держишься!" Но я вовремя мысленно одергивал себя, напоминая тем самым, что поступать так просто нескромно.

Оказалось, что пьесу слушали не только мы с Раей, но и в других комнатах санатория. И уже к вечеру это событие обсуждалось буквально всеми, а результаты обсуждения сказались немедленно. Теперь у двери моей комнаты собиралось уже очень много больных: кто в колясках, кто с костылями, кто с палочками. Вес жаждали консультации, конкретных советов, и с каждым днем желающих получить их становилось все больше. Больные уже не шли на прием к своим лечащим врачам, а хотели получать помощь только от меня.

Я приходил в отчаяние: не мог я помогать всем этим людям, не нарушая врачебной этики, и в то же время был не в состоянии отказывать в советах тем, кто в них нуждался. И я снова решил бежать, хотя до окончания срока пребывания в санатории оставалось две недели.

Из Риги приехал брат и увез меня к себе. Я прожил у него, наверное, с месяц, а потом, уже в мае, мы с другим моим братом - Петром отправились в Москву.

На звонок открыла дверь Елена Николаевна, которая с той поры, как я въехал сюда, так и жила со мной. Она очень обрадовалась моему возвращению, обозвала бродягой, забывшим свой дом.

Как и положено после долгого отсутствия, стал обходить свои "хоромы". Открыл дверь в маленькую комнату, где была моя конструкция затем большую и замер: посередине ее стояли три огромных бумажных мешка.

- Что это? - спросил я у Елены Николаевны.

- Письма, - коротко ответила она.

Меня даже жаром обдало: такого количества писем я никогда не предполагал получить. Первой мыслью было: сколько же у нас в стране спинальных больных! И второе: когда же я все это прочитаю?

Ну что ж, держись, Красов, ведь ради этих людей ты и остался жить. Исцелился сам - помогай другим.