ВЕЛИКОЛЕПНАЯ ЧЕТВЕРКА

Несчастье бывает пробным камнем характеров.
О. Бальзак

За долгие годы мне пришлось помогать очень многим спинальным больным. К сожалению, только самые упорные из пациентов, способные к систематическим тренировкам, смогли встать на ноги; состояние других удалось улучшить не столь значительно. Но все равно каждому больному было отдано много душевных и физических сил. Поэтому всех пациентов считаю своими детьми, больными детьми, нуждающимися в моей помощи. И все-таки есть среди них такие, которые мне наиболее дороги. Причина этой особой "отцовской" любви в том, что они считались безнадежными, и я взял их, можно сказать, из морга. О четырех из многих "безнадежных" я и хочу сейчас рассказать. Может быть, истории этих людей станут стимулом для тех страдальцев, которые уже разуверились в своем спасении.

...Светлана Карасева, живая, подвижная девушка, только что окончила школу. Впереди ее ожидала новая, незнакомая жизнь. А пока Светлана отдыхала, занималась спортом, ходила с друзьями в туристские походы.

Как-то в саду ее подружка забралась на дерево и, сорвавшись с него, упала с большой высоты на Светлану, поддерживающую лестницу. С подругой ничего не случилось, а Свету с переломом позвоночника (точно такой же уровень травмы, как у меня) доставили в больницу, где она стала настоящей жертвой медицины. После операции врачи, так же как и мне когда-то, прописали ей полный покой, и Светлана безропотно подчинилась рекомендациям своих "спасителей".

За год лежания в больнице из цветущей молодой девушки она превратилась в изможденное существо (все мышцы от бездеятельности атрофировались), покрытое пролежнями. Ее несчастная мать, видя, как угасает дочка, не знала, куда кинуться, кого просить о помощи. На все ее отчаянные вопросы врачи только с грустью качали головами: ничего уже сделать невозможно.

Когда Нина Васильевна приехала ко мне, я содрогнулся при виде ее безмерного материнского горя. Мы тут же отправились в Подольск, к Светлане в больницу.

Сначала я зашел к заведующему отделением, где снова услышал знакомую песню:

- Случай безнадежный, пациентка уже не жилец.

Меня всякий раз бесит, когда говорят о том, что больной (независимо, каким недугом он страдает) безнадежен. Твердо уверен, что всегда можно если не вылечить, то намного улучшить состояние здоровья человека. Никогда не надо торопиться с мрачными прогнозами, а всегда следует поступать так, как делают тибетские врачи: они верят в исцеление пациента до последнего его вздоха и эту веру всячески вселяют в своего больного. При таком отношении врача к своему долгу и результаты лечения совсем иные.

Войдя в палату, я увидел очень исхудавшую девушку с бледным безжизненным лицом и полными страдания глазами. Попробовал ее пошевелить, но Светлана вскрикнула от боли. Попытался согнуть ей ноги, и это не получилось.

Целый год больная лежала без движения и уже словно окаменела. Чтобы спасти девушку, ее прежде всего следовало расшевелить. Через муки, через страшную боль надо было заставить суставы работать. Иного выхода не было.

К счастью, мать девушки оказалась не только энергичной, но и очень разумной женщиной. Получив от меня необходимые инструкции, Нина Васильевна забрала Светлану из больницы и стала сама спасать свою дочь.

Время от времени она звонила или приезжала в Москву и сообщала, как продвигаются у них дела. И я еще раз съездил в Подольск и даже пожил у Карасевых какое-то время. Пациентка моя делала все новые и новые успехи. Вот она уже ползает по кровати, села, начала шутить. Вот уже встала на ноги и с помощью манежа передвигается по комнате. Затем манеж сменили треноги...

Три года шло восстановление Светланы Карасевой. За это время эта семья стала мне родной. Я помогал девушке выжить, а Нина Васильевна и ее старенькая мама взяли опеку надо мной, стараясь всячески облегчить мой быт.

До травмы Света была обычной девчонкой, ничем особенно не выделяющейся среди своих сверстниц. В процессе восстановления она тренировала не только свое тело, но и много читала художественной и специальной литературы и обрела бесценный личный опыт реабилитации.

С ней было теперь очень интересно беседовать, и многие стали искать ее общества. Света переписывала нашу методику и рассылала ее больным. Постепенно ее начали приглашать к. другим пострадавшим, и девушка успешно передавала свой опыт собратьям по беде.

- Я теперь маленький Красов, - смеясь, говорила Светлана. - И очень счастлива, что стала полезной людям.

Все правильно: если больной - вдумчивый, творчески мыслящий человек, хорошо изучивший свою болезнь и сумевший помочь себе, он сам становится опытным целителем, знающим порой больше многих врачей.

Уже 25 лет живет на свете "обреченная", "безнадежная" Светлана Карасева. Счастье, что у нее оказался сильный характер и рядом была умная, любящая мать, сумевшая стать настоящей поддержкой дочери, ее врачом, медсестрой и методистом, ее душевным другом. "- А Светлана, превратившись с годами в доброго, отзывчивого, мудрого человека, нашла свое призвание в помощи другим. И хотя инвалиду жить не так-то просто, она заставляет всех забывать о своей беде. Всегда веселая, энергичная, уверенная в себе, Светлана уже одним своим бодрым видом вселяет надежду в сердца отчаявшихся людей.

...Николай Зайцев был ровесником Светланы, когда с ним случилась беда. Молодой подсобный рабочий из Свердловска Луганской области, упав с двухметровой высоты, получил травму шейного позвонка. Полный паралич рук и ног.

И вот известный в Свердловске спортсмен, чемпион города по легкой атлетике и боксу оказался в глубоком "нокауте" и медленно угасал. Видя это, родственники всполошились. Один из них приехал ко мне и стал упрашивать отправиться с ним в Свердловск. А я только что вернулся в Москву от очередного больного и мечтал немного передохнуть. Но не смог отказать в этой просьбе - ведь в расцвете лет погибал совсем молодой человек.

И вот я снова беседую с заведующим отделением и опять слышу те же слова:

- Безнадежный случай. Человек умирает.

- Ну, раз он умирает, - сказал я, - мы заберем его домой и попробуем лечить своими силами. Все равно терять ему нечего.

Стояло лето, поэтому занятия наши проходили во дворе. Ослабший, весь в кровоточащих пролежнях, Николай вначале был неспособен даже на самые элементарные движения. Выполнять их ему помогали братья. После каждого занятия простыня была в пятнах крови от пролежней.

С неимоверным трудом пытались мы как-то оживить неподвижное тело больного. Надежду на успех давало то, что Зайцев - бывший спортсмен, и если мы ему сейчас немного поможем, то в дальнейшем он сам уже включится в борьбу.

Постепенно, разрабатывая все суставы рук и ног, начали ставить больного на колени, сажать. Большая, дружная семья Зайцевых оказалась на высоте. В те тяжкие для Николая дни все близкие были рядом и работали не покладая рук, сменяя друг друга.

Два месяца прожил я у Зайцевых, но и когда уехал, занятия продолжались. Покидая своего нового пациента, строго наказал ему раз в неделю писать в Москву. Это прекрасная тренировка для пальцев, и результат будет сразу виден на бумаге.

Из Свердловска мне время от времени звонили, сообщали как идут дела, консультировались о дальнейших действиях. Раз в неделю приходили письма от Николая. Вначале я с трудом разбирал его каракули, но постепенно почерк становился все понятнее и тверже. Вскоре он стал рисовать и присылать мне свои картинки. Парень возвращался к жизни, о смерти уже не было и речи.

Наступило лето. Я снова поехал в Свердловск. Николай очень изменился: окрепший, посвежевший, он стал снова тем же красивым парнем, каким был до травмы. Около него появились девушки, и я видел, что некоторые из них не прочь связать с ним свою судьбу.

Теперь Зайцев мог уже удерживать пальцами вилку и ложку, пытался брать в руки стакан. Словом, начинал сам себя обслуживать, не пользуясь без нужды опекой близких (к его счастью, опека была разумной).

В это лето Николай уже смог покидать свой двор. Нас с ним возили на речку, и там мы с братьями вновь учили его плавать. Он уже мог стоять в манеже и делал первые шаги в туторах. В постоянных тренировках незаметно пролетело лето, и я снова уехал.

Следом за мной в Москву начали опять приходить из Свердловска письма, написанные уже другим - красивым почерком. Зайцев рассказывал о своих занятиях, сообщал, что дела идут все лучше, просил еще раз приехать.

На третий год окрепшие руки дали Николаю возможность самостоятельно, своим ходом добираться на коляске до ближайшего пруда. Там он сам влезал в воду и плавал на надувной шине. По двору Зайцев передвигался с помощью манежа. Осенью мы снова распрощались. Теперь я был спокоен за своего друга. Он по-прежнему продолжал присылать мне рисунки и письма, в которых сообщал все свои новости: "Поступил в институт на юридический факультет". "Можете поздравить - я женился". "У нас большая радость - родилась дочь".

Дочь Зайцева я увидел, когда девочке было уже девять лет. Марина, жена Николая, привезла ее в Москву познакомить со мной. Девочка была любознательной, живой, общительной, и я не мог нарадоваться полному счастью этой дружной семьи.

Закончив институт, Николай стал юристом. Он ездит на работу в своей "Волге" с ручным управлением (это с парализованными-то руками!), передвигается уже без туторов с помощью треног.

О Зайцеве писали в газетах - и в местной печати на украинском языке, и в "Комсомольской правде". Он стал получать много писем от спинальных больных и мог теперь с полным правом давать им советы.

Такова трагичная и прекрасная судьба молодого рабочего, которого большая беда подняла на много ступеней выше его прежнего положения в жизни. Да, тяжелая болезнь изменяет не только физический облик человека, но и внутреннее содержание, его психологию. Слабых она уничтожает, сильных делает еще сильнее.

Каждый больной должен знать о том, что в каком бы тяжелом состоянии он ни находился, у него всегда есть шанс не только на улучшение и выздоровление, но и на физическое и духовное совершенствование.

Конечно, как и у меня, были тяжелые моменты и у Светланы, и у Коли (особенно вначале), было время, когда они впадали в отчаянье, начинали сомневаться в том, что могут встать на ноги. И тогда я говорил о том, что раз приехал сюда, то, значит, верю в победу больного. Снова и снова рассказывал о том, как сам боролся с недугом, как поднимались с постели другие больные. Слова мои падали на благоприятную почву, и Светлана и Николай были сильными людьми и сумели вовремя взять себя в руки.

Теперь, когда я пишу эти строки, вспоминая нашу с Николаем отчаянную борьбу, то невольно думаю о том, что даже ради одного этого случая, ради физического и духовного возрождения Зайцева, создания им семьи после перенесенной травмы стоило в свое время пройти через все мои тяжкие муки и выжить.

Третьим в "великолепной четверке" был Игорь Григорьев, заслуженный мастер спорта, известный в мире мотогонщик. Во время тренировки по резко пересеченной местности он получил переломовывих второго грудного позвонка с полным разрывом спинного мозга. Обо всем этом сообщил его тренер, приехавший из Клева, чтобы пригласить меня к больному.

Случай был очень тяжелый, но была и надежда для оптимистических прогнозов: Григорьев - спортсмен высокого класса, то есть способен к любым тренировкам. И второе - он, несомненно, человек с сильным характером, в ином случае не смог бы добиться международных результатов.

И вот я в Киеве. Обследую пациента. Положение тяжелое, сильная спастика (непроизвольные мышечные сокращения в результате разобщения коры головного мозга с нижележащими органами и мышцами).

Занятия начали с укрепления мышц торса, одновременно старались приучить спастику помогать, а не мешать больному. Для этого надо было "ловить" ее и усиливать то движение, которое совершалось непроизвольно. Получалось так, как будто Игорь и хотел его выполнить. Работа эта очень кропотливая, требующая большого терпения и настойчивости, но, тем не менее, дело понемногу двигалось вперед (со временем Григорьев научился так использовать спастику, что с ее помощью стал ходить без ортопедических аппаратов).

Заниматься с Игорем было нетрудно. Его не приходилось уговаривать, доказывать необходимость тяжких упражнений. Он понимал меня с полуслова. Организм бывшего спортсмена, привыкший к постоянным тренировкам, и сейчас выручал его.

С утра мы уезжали за город. И там, на свежем воздухе, делали первые шаги в туторах с манежем. Дома занимались на моей конструкции, которую ему быстро сделали друзья, с резиновыми бинтами (лежа, сидя, стоя на коленях) и другими приспособлениями. По дому Игорь ходил при помощи манежа (с коленоупором) маленькими шагами.

Мучительно трудно шло освоение лестницы (Григорьев жил на втором этаже), которая выполняла роль хорошего, но жестокого тренера. Но Игорь был крепким мужиком и терпел,, как говорится, сжав зубы. Ступени он одолевал с помощью треногов, а потом и канадских палочек.

Очень поддерживала Григорьева его жена Альбина, мастер спорта. А два подрастающих сына были потенциальными помощниками в будущем.

Тренировки наши проводились форсированным методом, и восстановление Игоря шло очень быстрыми темпами. Уже на следующее лето он стал проводить много времени в гараже, где возился с мотором мотоцикла, регулируя и усовершенствуя его. Одновременно начал писать книгу о моторах и мотоциклах, а чуть позже организовал детскую секцию по мотоспорту.

В местной печати и журнале "За рулем" были опубликованы о нем очерки. Он начал получать много писем от больных и здоровых из разных городов страны. Григорьева стали приглашать за границу и как опытного спортсмена, и как специалиста по мотоциклетным моторам.

Как-то я снова приехал в Киев, но уже не к Григорьеву, а к Лоре Шуме кой. Тут же позвонил Игорю, но он оказался так занят, что встреча наша не состоялась. Это ли не показатель того, что человек жил полноценной жизнью, в которой чувствовал себя весьма уверенно. Несмотря на свой недуг, Игорь твердо стоял на ногах, он нашел свое место в жизни и добивался в ней все больших и больших успехов.

Очень довольный тем, что у Григорьева все в порядке и он больше не нуждается в моей помощи, я уделил все внимание Лоре. Мы познакомились в санатории, когда я еще делал первые шаги. У нее в результате полиомиелита в раннем детстве парализовало ногу. И, словно стараясь смягчить жестокий удар судьбы, природа наградила Лору красотой и чудесным характером.

Горячо любящий отец старался делать для дочери все возможное. В это лето он снял для нас на берегу Днепра отдельный домик. В нашем распоряжении была лодка и малюсенький остров, где мы и проводили большую часть времени, купаясь и загорая. Следующее лето мы провели с ней в деревне, где жили до глубокой осени. На этот раз много ходили босиком по росе, обливались утром и вечером холодной водой из колодца, совершали длительные прогулки. И когда полетели "белые мухи", мы не изменили своих привычек: по-прежнему спали в саду, тут же делали зарядку, а потом обливались колодезной водой. Девушка чувствовала себя великолепно, и я расстался с ней, вполне довольный своей пациенткой.

Лора и ее родители были счастливы произошедшими в ней изменениями. Прошло некоторое время, и врачи посоветовали девушке сделать операцию на стопе. Желание улучшить свое состояние заставило Лору согласиться на это предложение. К сожалению, операция принесла ухудшение, и теперь Лоре приходится восстанавливать то состояние, которое было нами достигнуто до вмешательства хирургов.

Продолжу рассказ о своей "великолепной четверке". Последним в ней был московский архитектор Юрий Воробьев. Так же как и Григорьев, он разбился на мотоцикле. Только у Игоря травма была в начале грудного отдела, а у Юрия - в самом конце.

Получив от Воробьева письмо, я отправился к нему. Квартира, в которую вошел, очень удручила меня: унылая запущенность и заброшенность царили вокруг. За полупустым столом сидели четверо мужчин и выпивали, закусывая небогатой снедью, на диване лежал пятый. В комнате накурено, нечем дышать.

- Простите, я, кажется, ошибся, - сказал я. - Видимо, это не квартира Воробьева?

- Я - Воробьев! - отозвался мужчина с дивана.

- Если бы знал об этом, - кивнул я на стол с водкой, - то ни за что не пришел бы сюда.

Хозяин и гости, ничуть не смутившись, пригласили меня сесть за стол. Тут же мне начали наливать в стакан водку. Я продолжал оглядываться вокруг. Видно было, что комнату давно не убирали, никаких признаков присутствия женщины тут не чувствовалось.

- Вы один живете? - спросил я у Воробьева.

- Теперь один, жена с сыном ушла. Зачем я ей нужен такой, - кивнул он на стол с бутылками. - А что мне, калеке, еще остается делать? Врачи сказали, что навсегда останусь лежачим.

- Ну, так вот, - сказал я Воробьеву, - если хотите, чтобы я помог вам, придется срочно перестраиваться и начинать новую жизнь. Друзья должны быть вашими помощниками, а не врагами. Не станут ими - поменяйте друзей. Примете мои условия - ручаюсь, что будете ходить не хуже меня. Руки у вас здоровые - вон как ловко стакан держите. А это уже немало.

Дружки Воробьева сидели притихшие. Они молча отодвинули от меня стакан и сами перестали пить. А хозяин квартиры лишь согласно кивал головой в ответ на каждую мою фразу.

- Для начала выбросите окурки, впустите в комнату свежий воздух, - попросил я приятелей Юрия. Те дружно принялись за дело.

- Курить вам ни в коем случае нельзя, - предупредил я сразу Воробьева.

- Да я и не курю...

- Тем хуже, значит вы - пассивный курильщик, а это еще опаснее. Только одна сигарета, выкуренная вами или возле вас, сведет на нет всю дневную тренировку. Никотин вызывает спазмы сосудов, что ухудшает кровообращение, питание клеток и тканей. В результате нарушаются обменные процессы. Курить или дышать дымом - значит мешать выздоровлению. И ни я, никто другой не смогут тогда помочь вам. Таким же вашим врагом является и алкоголь. От водки человек становится вялым, инертным (идет постоянная потеря энергии). Как же можно в таком состоянии бороться с вашим недугом? Кроме того, алкоголь раздражает слизистую оболочку тазовых органов, поэтому восстановление их будет затруднено.

Это была целая лекция, которая оказалась небесполезной - Воробьев все сразу понял. К счастью, я пришел сюда вовремя, а больной по характеру оказался тем самым человеком, которому легко было помочь.

Спустя несколько дней Юрий позвонил мне и сказал, что полностью принял предложенную ему программу, что ознакомился с методикой и чертежами, которые я ему оставил, и друзья уже делают ему необходимые приспособления, а он приступил к занятиям.

Снова, в который уже раз, становился я участником и свидетелем великого чуда - физического и духовного возрождения человека. Поверженный несчастьем, искалеченный травмой инвалид решил во что бы то ни стало изменить свою судьбу.

Воробьев оказался одним из самых оптимистичных моих пациентов. Он, словно на крыльях, рвался вперед, и мне порой даже приходилось его сдерживать, так как применяемые раньше времени большие нагрузки могли обернуться бедой.

Через год Юрий стал пробовать ходить на треногах, затем перешел на канадские палочки. На работе ему помогли приобрести машину с ручным управлением, на которой он ездил теперь за город. Иногда и я присоединялся к нему, и мы чудесно проводили время на природе: купались, загорали, ловили рыбу.

Еще через год Воробьев, чувствуя себя уже очень уверенно, смог вернуться на работу, где его вскоре даже повысили в должности, сделав заведующим отделом.

Юрия было просто не узнать - ничего общего не имел он теперь с тем опустившимся человеком, каким я увидел его в первый раз. Бодрый, буквально кипящий энергией, он жадно набросился на жизнь. Покупал книги, читал, а главное - много рисовал: душа нового воскресшего человека требовала самовыражения.

Много лет бережно храню я рисунки художника Юрия Воробьева, подаренные мне в те времена. Они - вечное напоминание о том, что человек все может.

Однажды я услышал от Воробьева то, о чем и сам не раз думал:

- Я не считаю себя несчастным человеком, - задумчиво сказал Юрий. - Более того, никогда еще так не радовался жизни.

Мы сидели в его новой уютной квартире, сверкающей чистотой. На кухне, что-то напевая, готовилась нас угостить его жена, рядом бегал подросший сын. Неторопливо текла беседа двух переживших беду людей.

- Теперь, перетерпев многое, я знаю, как жить, знаю цену счастью, - говорил Юрий. - Произошла полная переоценка ценностей, и многое стало ясно. Я сейчас совсем другой человек: крепче духом, увереннее в себе.

"Великолепная четверка" повторила пройденный мною путь. Каждый из этих людей стал после травмы интереснее, духовно богаче, совершеннее. Несчастье проверило их на прочность, и все они блестяще выдержали испытание, устроенное им жизнью.

	Жизнь после травмы спинного мозга