Глава III. ВНУТРЕННИЙ ОГОНЬ

Ленинград! Для ленинградца нет в мире лучшего города. Он прекрасен, но в нем еще живет и особая душа. Прелесть города не только в застывшей музыке зданий, устремленных проспектов, ажурной вязи решеток и вздыбленных мостов, но и в его истории, в том, что по этим улицам ходили Пушкин и Достоевский, Некрасов и Блок... Любовь к этому городу передается из поколения в поколение. Но она непременно постигает и тех, кто связал с ним свою судьбу в зрелом возрасте. Я окончил здесь школу, институт, начал работать, женился, здесь родился мой сын. Это мой город. Здесь, в Ленинграде, ждала меня мать, которую до сих пор держали в неведении.

Всю жизнь она рядом со мной. Помню, как в далеком детстве она рассказывала мне сказку про зверей, которым в лесу раздавал и хвостики, а зайцу хвоста не досталось. Мать читала мне Пушкина и Гоголя, Тургенева и Толстого. В школьные годы часто у нас собиралась классная редколлегия, и мама помогала нам выпускать юмористическую газету “Вилы в бок”, литературные газеты и журналы. В нашем доме всегда было много моих друзей, и все они были друзьями моей мамы.

И вот она вошла ко мне в палату, приникла. Рядом врач Ефрем Григорьевич Лубенский твердит:

— Не плачь, мать. Мать, не плачь. А она только шепчет:

— Сын мой, сын мой... И в глазах мольба, боль, слезы. От нервного потрясения мать заболела сахарным диабетом. Но в свои шестьдесят все силы и энергию она отдала уходу за мной и тогда, в первые дни, и на протяжении многих дальнейших лет, когда жена и отец уходили на завод, а я и мать принимались за работу дома. Целый день она трудилась, помогая мне, моему сыну, следя, чтобы вся семья была накормлена и ухожена.

Множество забот и неотложных дел легло на плечи моего отца. Медицинское оборудование квартиры, консультации специалистов, протезирование, первая связь со спинальными больными, давно получившими травмы, их опыт — все это и многое другое устроил, сделал и передал мне мой отец, человек колоссальной энергии и работоспособности, исключительно добрый и отзывчивый. Хорошо, если хоть часть этих качеств передалась по наследству его сыновьям и внукам.

В. В. Вересаев в “Невыдуманных рассказах” пишет о двух медицинских сестрах, обладавших особым качеством. В их дежурство даже самые безнадежные больные не умирали. Эти женщины были настолько чутки, что воспринимали все желания и процессы, происходящие в организме и душе больного, они умели помочь и вселяли жизненную силу в страждущих людей. Это не мистика, а особый дар, своего рода талант. Таким даром обладает моя жена Лина. Я это ощущаю с первых дней травмы и по сей день. По лицу, по глазам, по малейшим моим движениям она раньше меня определяет, где и что мешает, что нужно сделать. Все у нее получается ловко и приносит облегчение. Она постоянно ухаживала и занималась со мной лечебной физкультурой, приобрела умение и навыки высококвалифицированной медицинской сестры. Даже опытные спинальники, много повидавшие на своем веку, говорили мне, что не встречали такой жены, а заводские товарищи звали ее “декабристкой”.

Однажды, когда мне было особенно плохо и в вене торчала игла, по которой капля за каплей поступало лекарство, сами собой пришли стихи...

В жару, в ознобе,
От сильной боли
Трепещет плоть.
Ну, стисни зубы,
Не плачь о доле —
Ведь жизнь идет!

Но эта доля
Так жжет и жалит
За все грехи,
Что нужна воля
И плоть из стали,
А не стихи.

Спасла терпеньем
От муки-клешни,
Кошмаров сна,
Согрев дыханьем,
Объятьем нежным,
Моя жена.

Зовет и манит
Из темной дали
Нас огонек...
И мы не ныли,
И мы не сдали
С тобой, дружок!

Негасимое пламя любви матерей и отцов, верных жен и мужей возвращает инвалидов к желанию жить, работать, быть полезными семье и обществу. Долг наш трудно оплатить, но всей своей жизнью надо стремиться к этому. Собственный внутренний огонь должен озарить твою жизнь, согреть твоих близких и друзей, светоч его не должен коптить. Не дай ему угаснуть!

Конечно, написать девиз легко, а следовать ему трудно, но нам с тобой, мой читатель, есть с кого брать пример.

Ярчайший огонь пылал в груди Николая Островского, Алексея Николаевича Васильева. Замечательные примеры стойкости, трудолюбия, воли к жизни дали и дают нам инвалиды Великой Отечественной войны. Нелегкую эту эстафету приняло новое поколение людей, пораженных тяжелым недугом. Колоссальная энергия, целеустремленность, бурная деятельность — эти качества характеризуют и теперешних инвалидов-спинальников, таких, как доктор наук А. Шлыгин и изобретатель Г. Гуськов, кандидаты наук В. Грачев и Г. Сидорова, инженеры С. Голузин и Э. Чудновскии, переводчик В. Перов и художник Р. Яшвили. Все они инвалиды первой группы и, несмотря на это, уже после травмы добились успехов в труде, науке, искусстве.

Судьба порой ставит перед человеком, казалось бы, непреодолимые препятствия, отнимая у него тем или иным образом здоровье. Но А. П. Маресьев сел за штурвал самолета после ампутации обеих ног, В. Титов написал замечательную книгу “Всем смертям назло”, потеряв после аварии в шахте руки.

Выдающийся советский математик Л. С. Понтрягин подростком в результате несчастного случая ослеп. Но уже в тридцать один год он становится членом-корреспондентом Академии наук СССР, а затем и академиком, лауреатом Государственных премий.

Да, это чудо, в которое трудно поверить, но это так.

А какой подвиг совершила О. И. Скороходова, которая при полной утрате с детства зрения и слуха всю жизнь работала, защитила кандидатскую диссертацию, написала трилогию и, в частности, книгу “Как я воспринимаю, представляю и понимаю окружающий мир”.

Жизнь и деятельность этих и подобных им людей подтверждает истину, что нет предела мужеству и воле человека, в какие бы тяжелые условия он ни попал. Эти воля и мужество нужны и сразу после травмы и многие, многие годы спустя.

Нейрохирургический институт им. А. Л. Поленова, куда меня поместили, — одно из крупнейших научных и лечебных заведении. В нем работает ряд ведущих специалистов в области спинномозговой травмы. Исследования института охватывают различные важнейшие проблемы, связанные с травмами и заболеваниями центральной и периферической нервной .системы. Директором института был тогда доктор медицинских наук, профессор Вениамин Михайлович Угрюмов — ученый с мировым именем, к нему и его ученикам стремились пробиться из нашей страны и из-за рубежа многие люди, получившие травмы. Отделение, в котором лечат спинальников, всегда переполнено, оно слишком мало в сравнении с количеством жаждущих сюда попасть и действительно нуждающихся в этом. Это же отделение занимается в большей мере травмами черепа, и, естественно, возможности его по приему спинальников ограничены. Обычно спинальные больные со свежей травмой попадают в отделения различных больниц и институтов. Но практика требует создания специализированных клинических отделений и центров, где должен проходить первый этап лечения сразу после травмы позвоночника.

Эти клинические центры должны быть тесно связаны с реабилитационными, в которых осуществляется второй этап лечения. Однако о нем речь дальше. Несмотря на всю свою занятость, Вениамин Михайлович успевал осмотреть тяжелых больных. Осмотрел он и меня. Внимательно изучая рентгеновские снимки, он обнаружил, что сдавление спинного мозга, образовавшееся вследствие подвывиха шейных позвонков, полностью не ликвидировано после операции. Надо было оперировать повторно, но, учитывая мое тяжелое состояние, врачи решили попробовать применить скелетное вытяжение. Этот вид вытяжения при умелой его постановке гораздо эффективней вытяжения петлей Глиссона и легче переносится. Первое время при вытяжении появились вроде бы кой-какие искры улучшения, но со временем они затухли. Кроме того, мне интенсивно вводили лекарства.

В месте травмы происходят множественные внутренние кровоизлияния, нарушается кровоснабжение спинного мозга. От недостатка питания нервные клетки погибают, не выходя из шокового состояния; образуется рубцовая ткань, препятствующая прохождению нервных импульсов. Как известно, погибшие нервные клетки не восстанавливаются, но погибли они полностью или нет, этот вопрос решается на длительном промежутке времени, исчисляемом годами. На протяжении этого времени возможно возобновление функций проводящих нервных путей. Чтобы воспрепятствовать образованию рубцовой ткани, изменить ее структуру, и применяют рассасывающую лекарственную терапию: гамолон, пирогенал, лидазу и другие лекарства.

С первых же дней я приступил к занятиям лечебной физкультурой, сначала пассивным, а потом активным. При пассивной гимнастике, которую делает методист, я мысленно выполнял соответствующие движения. К обеим спинкам кровати привязали резиновые ленты, которые я растягивал по многу часов в день, укрепляя действующие мышцы. Регулярно мне делали массаж, залечивали пролежень.

Заведовал отделением в то время замечательный врач и человек Ефрем Григорьевич Лубенский. Сторонник ранней активизации спинальных больных, он лечил комплексно: лекарствами и физиотерапией, делал искусные операции, много внимания уделял ЛФК и механотерапии. По его предложению сразу же удалили дренаж и поставили систему Монро. Оставшийся свищ закрывался медленно и зажил окончательно только через год. Отсутствие дренажа существенно облегчило мне жизнь. Моим лечащим врачом был Сергей Лукич Яцук — исключительно мягкий, чуткий человек, прекрасный нейрохирург. Он глубоко вникал во все детали лечения. Дружеские отношения у нас сохранились до сих пор.

Постоянно ко мне приходили друзья. Я всегда ждал их с нетерпением, свидания с ними вызывали во мне радостное возбуждение, прилив сил. Я жадно ловил сообщения о работе, о кипучей жизни за стеной, которой недуг пытался меня от нее отделить. И люди уходили от меня без смущения, что побывали у тяжелобольного. Об этом они мне сами говорили.

Много часов провели у меня, помогая, мои друзья. В моей палате перебывали многие — главный конструктор Теодор Доминикович Вылкост, начальники отделов, моя бригада расчетчиков в полном составе, конструкторы. Эти встречи приносили мне облегчение, хотелось приступить к посильному делу, научиться есть и читать самостоятельно, сделать хоть какую-то полезную малость.

Сначала друзья соорудили мне пюпитр, который крепили к раме кровати. На нем фиксировалась открытая книга, страницы же кто-нибудь переворачивал. Потом расчетчики раздобыли призматические очки. Теперь, лежа на спине, я читал книгу, установленную сверху на одеяле, и сам переворачивал страницы. Это были первые шаги, но без них не было бы и следующих.

Уже на самом раннем этапе надо ставить перед собой посильные задачи, продумывать их всесторонне, создавать с помощью друзей нужные приспособления и упорно добиваться результата. К сожалению, промышленное протезирование не охватывает всех насущных нужд спинальников, не выпускает никаких индивидуальных приспособлений. Следствие этого — замедление темпов восстановления. Трудно спинальнику и его близким, трудно медицинскому персоналу.

Нужны приспособления первой необходимости — для кормления, поворачивания на кровати, перегрузки больного на каталку или в инвалидное кресло, во вторую очередь — приспособления для чтения и письма, бритья и многого иного, чем полна жизнь.

Постепенно я стал привыкать к различным положениям своего тела. Легче всего было лежать на спине, но от этого медленно заживал пролежень. На боку было труднее и приходилось терпеть, удлиняя время до поворота. Пришел черед научиться лежать и на животе, сначала пятнадцать-двадцать минут, потом прибавляя все больше и больше. Дело пошло, начинаем учиться сидеть сначала при поднятой спинке функциональной кровати, потом спустив ноги с кровати, с упором в спину и надев страхующий ошейник. Мышцы спины и живота не действуют, после длительного лежания кружится голова, и в глазах появляются искры, мельтешит что-то, трудно дышать. Зато потом, когда ляжешь, испытываешь физическое и моральное блаженство.

И вот настал день, когда меня, спустя пять месяцев после травмы, впервые привели в вертикальное положение. Со всех сторон поддерживаемый, упершись руками в специальную дугу, в фиксирующих аппаратах и ошейнике, я простоял несколько минут и потерял сознание. Как только лег, кровь опять прилила к голове. Отдохнув, мы все повторили сначала. Не скоро я научился стоять, не теряя сознания, но научился.

В палате нас двенадцать человек, спинальников — четверо. Вячеслав, школьный учитель, еще будучи студентом, приехал на каникулы к матери в деревню. Вечером, выйдя из клуба, он пытался завести свой мотоцикл, чтобы ехать домой, но тот чихал и не заводился. Вдруг из темноты выскочил пьяный мужчина и ударил его ножом в спину. Потом бандит говорил, что обознался, принял его за другого. Слава любит поэзию, читает наизусть Есенина, своего кумира.

Рядом со мной лежит школьник Миша. В туристском походе он забрался на высокую сосну, чтобы обозреть местность, да сучок гнилой подломился. У Миши перелом самых нижних поясничных позвонков, началось восстановление двигательных функций ног. К Мише толпами приходят его соученики-десятиклассники, особенно много миловидных девушек. Миша и сам симпатичный парень.

У окна лежит Алексей, его история всегда вызывает у слушателей оживление. Молодой рабочий стал постоянно выпивать, мать же не могла смириться с этим. Как-то, изрядно выпив, Алексей решил пойти еще добавить. Мать не пускала, и тогда Алексей вышел... в окно. Жили они на четвертом этаже, из окна он спрыгнул на карниз крыши третьего этажа, который располагался уступом. Но не удержался на нем и полетел вниз. К счастью, травма у него не такая тяжелая, как у Миши. Теперь Алексей клянется в рот не брать спиртного.

Остальные ребята — с травмами черепа, у них бывают тяжелые приступы эпилепсии. Вид человека, бьющегося в падучей, потрясает, но и к этому можно относительно привыкнуть. Ребята эти во всем помогают спинальникам, трогательно заботятся о нас днем, а иногда и ночью.

Кончается очередной больничный день. Лина с санитарками укладывает меня на ночь, прилаживает наушники. Ей еще электричкой ехать с Московского вокзала до Ижоры, а потом шагать до Соцгорода, где мы живем. А рано утром она опять уже у меня. Лина прощается со всеми, машет мне рукой из проема дверей.

Стихает. Из наушников льется музыка, передают замечательный романс “Я ехала домой”. Далекий грудной голос с непередаваемым чувством поет:

Я ехала домой, я думала о вас.
Тревожно мысль моя и путалась, и рвалась.
Дремота сладкая моих коснулась глаз.
О, если б никогда я вновь не просыпалась.
Я ехала домой, я думала о вас...

А я думал о Лине, о своем сыне, о родных. Когда моего черноголового малыша привели в палату, собрались все сестры и нянечки. Счастью моему не было предела, мы нацеловались и потерлись носами, как делают при встрече в знак приветствия зулусы. У нас с ним тоже был такой обычаи.

В палате тихо, только мерцает синий свет фонаря над дверями, за окном мечутся голые ветви деревьев. Они то заглянут, то отпрянут от окна, будто ужаснувшись. О чем-то взволнованно пошепчутся, согласно кивая друг другу, жмутся в стороне, потом надвинутся, с любопытством всматриваясь в распростертых, беспокойно спящих людей, покачают горестно тенями и опять рванутся прочь...

Скоро зиме конец, уж весна близка.

Мне предстояло протезирование. Для того, чтобы стоять и передвигаться, спинальнику нужны протезы-аппараты, фиксирующие коленные суставы, реже голеностопные. Бывает, что аппараты связывают с поясом или корсетом. Такая конструкция ограничивает непроизвольные движения тела, придает устойчивость, но значительнее и ее общий вес, при затяжке пояса или корсета ухудшается кровообращение, затрудняется дыхание.

Чем тяжелее травма, чем больше мышц вышло из строя, тем сложнее необходимая поддерживающая система и тем труднее в ней передвигаться, имея малый запас сил и энергии. Это объективное противоречие пока не решено, и нет приемлемой конструкции, сочетающей частичную фиксацию и свободу тела, малый вес и удобство. Создание такой конструкции — дело биоников, физиологов и инженеров, с ее помощью десятки тысяч людей могли бы начать свободно передвигаться стоя.

С самого начала мне решили сделать и жесткий корсет, и тутора-аппараты, фиксирующие коленные суставы. В дальнейшем это имело тяжелые непредвиденные последствия.

В марте на улицах города еще лежит снег, с утра подмораживает, а днем кругом слякоть, серая мокрая кашица из воды и снега. И пришел час (лучше бы он не наставал!), когда методист ЛФК, два моих товарища по работе, Лина и я отправились на протезный завод. Это вызвано было тем, что гипсовый слепок для изготовления жесткого корсета делается на приспособлении, имеющемся только на заводе. Слепки для туторов легко можно получить в больничных условиях, впоследствии мне их несколько раз делали на дому, а из-за слепка для корсета мы приехали на завод.

В комнате жарко натоплено, мастер работает быстро и умело, но со временем усталость меня одолевает. Наконец дело сделано. В ожидании медицинской машины я долго лежал, весь обливаясь потом. Лина непрерывно меняла мне рубашки. Пот — не от жары, это обычная для меня реакция организма, связанная с затрудненной работой почки. Наступил обеденный перерыв, а машины все нет. Кто-то из работников завода открывает форточку, холодные струи воздуха врываются в комнату. Потом, уже в машине, я чувствую ровный сильный жар, душно и сотруднице института, она предлагает открыть окно в машине, я соглашаюсь. Только в палате я понял, что заболел.

Резко подскочила температура, перестала выделяться моча, так как мочеточник единственной почки забило шлаками. Началась уремия, которая во всех деталях описана Роже Мартен дю Гаром в его романе-эпопее “Семья Тибо”.

Я не буду утомлять тебя, читатель, перипетиями дальнейшей битвы за жизнь. Она была опять выиграна благодаря замечательному искусству уролога Ольги Николаевны Генкель. На протяжении всей моей болезни Ольга Николаевна часто консультировала меня, а на этот раз спасла мне жизнь.

Кризис миновал, однако не обошлось без осложнений. Общее отравление организма при уремии поразило слуховые нервы, я в значительной мере потерял слух. Исчезли шорохи, не слышен шелест листьев, замолк ветер за окном, непонятна обычная речь. Теперь окружающие должны были мне кричать, тогда я их понимал с горем пополам. У некоторых четкая артикуляция, понятно, что они говорят, по движению губ. С другими общаться труднее неудобно ежесекундно переспрашивать, киваешь согласно головой, делая вид, что, дескать, ясно.

Обычно все это постепенно меняет характер. Не имея возможности вести беседу, человек замыкается в себе или, наоборот, произносит утомительные для других монологи. Проблема общения в какой-то мере решается применением слухового аппарата или привычкой людей говорить с тугоухим, сильно повышая голос.

Но для меня главная беда состояла в утрате возможности воспринимать музыку! Хотя я и не был изощренным меломаном, но музыка всегда была значительной частью моей жизни. С детства я любил петь и знал множество песен. В институте, как и многие другие студенты, увлекался джазом. С большим удовольствием слушал Л. Армстронга, Г. Миллера, Э. Фицджеральд. Постепенно стал постигать и серьезную музыку, посещал симфонические концерты, стал завсегдатаем театра оперы и балета им. С. М. Кирова. Именно там мне открылся чарующий мир музыки в сочетании с голосом, движением, живописностью костюмов и декораций. Довелось мне видеть и слышать таких выдающихся вокалистов, как В. В, Барсова, Н. А. Казанцева, С. Я. Лемешев, А. П. Огнивцев, А. Соленкова...

Настоящая музыка — величайшее наслаждение. Она способна вызвать разнообразную гамму чувств, от мощного прилива энергии до глубокого потрясения и слез. А теперь я был лишен и этого. Казалось, что все выше становится стена, отделяющая меня от мира, все туже затягивается узел беспомощности.

Разорвать этот круг, прожечь его огнем можно, действуя с двух сторон, изнутри и снаружи. Нельзя падать духом самому, а близкие и друзья уже спешат на помощь.

...Корсетом же, который мне сделали по тому злосчастному слепку, я пользовался недолго. В Сакском санатории, куда я вскоре попал, методист по лечебной физкультуре уговорил меня отказаться от него, чтобы тренировками восстанавливать собственный мышечный корсет.

назад | содержание | дальше

	Жизнь после травмы спинного мозга