Долг платежом красен.
Русская пословица

Пока я находился в ванной, Петр не удержался и открыл мешки. Вернувшись в комнату, я увидел такую картину: пол усыпан письмами, а брат лежит среди них на животе и весь погрузился в чтение. Несколько раз пришлось его окликнуть, прежде чем он меня услышал. Но вот Петр поднял голову, и я не узнал своего брата - это было лицо совсем другого человека.

- Леня, сколько же здесь трагедий, - произнес он каким-то чужим голосом. - Это же целое море слез. Как же ты его высушишь?

Яснее ясного было, что не только высушить эти слезы, но даже прочесть все письма мне одному не под силу. Присев рядом с Петром, печально смотрел я на человеческое горе, обильно расплескавшееся перед нами.

Стал вскрывать конверт за конвертом, и сердце все больше и больше сжималось от жалости: в каждом письме крик о помощи. Написанные порой неразборчивыми каракулями (уже одно это говорило о тяжелом состоянии человека), они рассказывали о физических и душевных страданиях, унижении и заброшенности больных людей, их безнадежном существовании. Иногда это были целые исповеди, от чтения которых становилось по-настоящему страшно. Попадались даже дневники, но их откладывал в сторону для более тщательного изучения.

Из некоторых конвертов выпадали фотографии, выписки из истории болезни, рубли, трешки. Тяжелобольные люди, порой брошенные даже близкими, выплескивали на страницы своих писем годами накопившуюся боль. Многие из этих страдальцев, "облученные" своей бедой, уже не жили, а доживали отведенные им болезнью годы, не рассчитывая ни на что хорошее.

Публикации обо мне вселили в них какую-то надежду, за которую, как за соломинку, ухватились сразу десятки тысяч рук. Только расчет на чудо заставил этих людей обратиться за помощью. Но я, читая плачущие листочки, хорошо знал: извне чуда не будет, оно в нас самих и зависит от желания и воли человека. Тяжкий, упорный труд на долгие времена - только это мог я предложить своим будущим пациентам.

Все ли способны на такой труд? К сожалению, нет. Но мой долг - поддержать и самых слабых, вселить в них надежду, а там, глядишь, и окрепнут духом. Ну, а сильные смогут добиться многого. Пришла пора, Красов, отдавать долги: люди помогли тебе встать на ноги, теперь ты будешь помогать другим. Ведь ты поклялся себе в этом. Но как же много оказалось больных и в каком беспомощном состоянии они находятся!

Так размышлял я, читая письмо за письмом, не в силах расстаться с лежащими вокруг меня конвертами.

И еще у нас большая нужда в манежике. Может быть, вышлете его или хоть дадите эскиз, как сделать нужный манеж".

"Уважаемый товарищ Красов! К вам обращаются комсомольцы школы города Кандалакши. Вот уже два года мы помогаем в учении Светлову Александру. Ему сейчас 22 года. Несчастье случилось с ним в 6-м классе. Мы очень хотим помочь ему и надеемся на вас. Пожалуйста, сделайте все возможное для него".

"Прочитав статью в журнале "Смена", с дрожью в руках сел за письмо к вам. Спасите моего 16-летнего сына Сережу, который лежит сейчас парализованный в санатории, - молил несчастный отец мальчика Виктор Лещук. - У сына перелом шейного позвонка. Срок путевки уже на исходе, а сдвигов почти никаких.

Дорогой Леня, помогите, не дайте молодому парню остаться прикованным к постели на всю жизнь. Я сам по профессии прокатчик горячего металла, хороший специалист, а что делать на дому с больным, не знаю. Не наломать бы дров".

Несколько часов читали мы с Петром мою почту и, совершенно обессиленные, разбрелись по своим углам. Ночью я проснулся, разбуженный, как показалось, стонами, доносившимися из мешков, и больше уже не смог уснуть. На следующую ночь повторилось то же самое. И тогда попросил Петра вынести мешки из комнаты.

Теперь целыми днями мы с братом сортировали почту. В одну сторону складывали письма больных с переломом разных отделов позвоночника. В другую - тех, кто пострадал от родовой травмы и осложнений после инфекционных заболеваний. Много было жертв гриппа, который очень любит поражать нервную систему. В результате - радикулит, миозит, неврит и даже миелит (воспаление спинного мозга).

В первую очередь надо было помогать людям со свежими травмами, особенно тем, кто совершенно беспомощен, кто покинут всеми.

Читая письма, видел, что у большинства людей положение намного легче, чем у меня, а успехов почти никаких. Поэтому не раз вспоминал добрым словом своих друзей-спасителей. Правильно мы поступили тогда, начав бороться с первого же дня после травмы и выбрав путь, не соответствующий принятому стереотипу мышления. Путь очень трудный, но единственно верный. Мы бросили вызов традиционной медицине - и победили.

На что же я надеюсь сейчас, взваливая на себя столь тяжкий крест? Донесу ли его? Был момент, когда я дрогнул. Только момент. Потому что тут же вспомнил о данном себе слове - посвятить оставшуюся жизнь людям, попавшим в беду.

Для укрепления духа освежил в памяти "Клятву Гиппократа". Крупными буквами написал ее на большом листе бумаги и повесил рядом со своим "Режимом дня". Словно набат, звали в бой слова великого грека, в бой за здоровье многих и многих тяжелобольных людей.

Что же писал я своим заочным пациентам? А вот что. Раз медицина оказалась беспомощной, раз врачи не в состоянии помочь вам, значит, надо самим взяться за дело, самим заняться своим здоровьем. Словом, помоги себе сам. А для этого прежде всего следует не быть пассивным - не ждать милости от судьбы. Сделать свою жизнь целесообразной и упорядоченной с помощью постоянной работы над собой. Ваша жизнь теперь, - убеждал я своих корреспондентов, - это точный расчет, смелость, изобретательность, это повседневное мужество, постоянная борьба за здоровье и жизнь.

Я рекомендовал больным научиться с пониманием и добром относиться к своему организму: правильно питаться, тщательно соблюдать гигиену и профилактику заболеваний (самомассаж, закаливание, ежедневная гимнастика, воздержание от пищи хотя бы сутки в неделю).

Стань сильным! - убеждал я каждого своего невидимого адресата. - И помни всегда, что смерть в первую очередь подбирает слабых и надломленных.

Я писал о том, что выстрадал сам, в чем был глубоко уверен и что проверил на собственной горькой практике.

Вскоре понял, что нам с Петром не одолеть всю эту почту. Видя наши унылые лица, Эдда предложила свою помощь. Однако и ее поддержки оказалось мало. Нужны были еще помощники, иначе большинство ответов придет к больным лишь через многие-многие месяцы, а то и годы.

Как нередко уже было в моей жизни, в самый трудный момент я получил неожиданный подарок судьбы. На этот раз она послала мне Зину Анциферову.

Прочтя очерк в "Смене", молодая лаборантка увидела между строк то, на что многие не обратили внимания: "герой-победитель" сам нуждается в помощи.

Купив огромный букет цветов, Зина вместе с подругой поехала ко мне. Дома она меня в тот раз не застала, но зато увидела горы писем, которые ей показала Елена Николаевна, и поняла, что приехала не зря. Так я обрел еще одну помощницу.

Но Зина не рассчитала своих сил. Молодая, красивая, любимая дочка в благополучной семье, она даже не подозревала, что на свете есть столько горя. Письма лишили девушку покоя, заставили так страдать, что я стал сомневаться, хватит ли у нее душевных сил и терпения врачевать чужие беды.

Не только в помощь больным, но и для поддержки Зины дал ей свои дневники. Читая их, она черпала оттуда и советы больным, и находила подмогу себе.

Двадцатилетнюю хромоножку бросил муж. "Научите, как жить? Помогите советом, - молила Валя. - Я так одинока".

Отвечая Вале, Зина рассказала ей о моей пациентке, аспирантке МГУ. После несчастья (травма позвоночника) она не только не стала одинокой, но была постоянно окружена друзьями. Поклонников хоть отбавляй, и не они, а она придирчиво выбирала себе спутника жизни. Ум, обаяние, веселый нрав, острый язычок и загадочный характер этой девушки заставляли забывать о ее недуге и буквально сводили парней с ума.

"Стань интересным другим, говорит Красов, - писала Зина Валентине, - и тогда возле тебя всегда будут люди. Не сосредотачивайся только на своей беде, а живи полной жизнью и сумей заставить окружающих забыть о твоем физическом недостатке".

И Зина, и другие мои помощники выписывали из дневников целые куски. Знакомили больных с тем, как я шаг за шагом поднимал себя, какие упражнения делал, какими приспособлениями пользовался.

Эти "выжимки" из дневников постепенно превращались в методику, которую мы размножали и рассылали нашим пациентам. А они уже, в свою очередь, передавали ее другим. Еще очень примитивная, несовершенная (но ведь другого ничего не было), она тем не менее делала свое дело - помогала наиболее настойчивым.

А однажды отправились мы с Зиной к человеку, судя по всему, здоровому. Но мне необходимо было его навестить.

В Кемери вскоре после радиоспектакля я получил бандероль. Раскрыл - ноты. На титульном листе было выведено каллиграфическим почерком: "Рондо соль-минор для фортепиано". В верхнем правом углу - "Доктору Красову Леониду Ильичу в знак искреннего восхищения перед его мужеством и глубокой человечностью его друзей посвящаю. Юрий Шерстнев". В коротеньком письме незнакомый человек писал, что, прослушав радиоспектакль, он был потрясен и под впечатлением написал музыку.

Дверь нам открыл невысокий худощавый человек с седеющими волосами и щеточкой усов. Он был очень обрадован гостям, и вскоре мы с ним уже говорили, словно старые добрые знакомые.

В его небольшом жилище холостяка главное место занимала старинная фисгармония - удивительный инструмент, напоминающий орган.

Юрий Алексеевич сел к инструменту, и комнату залили веселые звуки - это мчалась электричка к заснеженной Фирсановке, в которой сидели мы, молодые беспечные лыжники. Так начиналось рондо. Языком музыки рассказывал композитор всю мою историю, и мы с Зиной слушали ее, как завороженные.

...Отряд моих помощников все увеличивался. Появился Олег Горбачев - химик по образованию, историк по призванию. Человек глубоко верующий, добрый, с трезвым умом. Отложив в сторону большую стопку конвертов, он решительно сказал нам, что на этих больных не будем сейчас тратить время. Потом мы, конечно, им ответим, но все равно толку от этого будет мало: по письмам видно, что это люди слабые духом и не смогут стать борцами.

Я был согласен с Олегом: уже успел убедиться, что безволие - плохой союзник больного. И все-таки очень долго продолжал делать бесполезную работу, стараясь помогать всем подряд. Ни к чему хорошему это не привело - только зря терял время и силы. Ясно было, что их надо отдавать тем, кто полон желания встать на ноги, но не знает, как это сделать. Однако очень трудно было идти на поводу разума. И у Зины это тоже не получалось, - девушка надеялась, что растормошить можно каждого. Но со временем и она вынуждена была признать, что Олег прав.

Одна из пациенток предложила перепечатать дневники, так как в рукописном виде моим помощникам трудно было с ними работать - ребята не всегда разбирали почерк. Сделав доброе дело, пациентка оставила один экземпляр у себя. И начали дневники гулять по свету.

Они "переезжали" из города в город, из республики в республику. Там их, в свою очередь, тоже перепечатывали, и спинальники пользовались ими как методическим пособием. Я узнал об этом из писем больных, которые сообщали мне, что читали дневники и, выполняя ежедневно то, что было в них изложено, встали на ноги и сейчас уже передвигаются самостоятельно в манеже по комнате.

В одном из писем прочел: "Не обижайтесь, Леонид Ильич, но какое счастье, что с вами такое случилось! У нас, спинальников, есть теперь к кому обратиться за помощью". Какая уж тут обида! Больно было за всех этих страдальцев, горько за нашу медицину. Ведь почти всех, получивших травму позвоночника, ждало только одно - операция. Это еще одна дополнительная травма. А дальше врачи не знают, что делать. В итоге - многочисленные тяжелые осложнения: обширные пролежни, атрофия мышц и контрактуры сухожилий, анкилозы суставов, циститы, пиелонефриты и т.д. и т.п.

После некоторого подлечивания этих, недугов больного выписывают домой на руки растерявшихся родственников, не умеющих ухаживать за парализованным, не ведающих, как ему помочь.

Только немногие, творчески мыслящие, ищут и находят средства и пути к спасению.

Отец одного больного писал, что собрал бросовую злаковую шелуху и сделал из нее матрац для сына. Такое ложе очень удобно для травмированного тела: перемещаясь, шелуха повторяет его формы, и больной не испытывает мук, доставляемых обычным матрацем, который со временем сбивается, становится жестким, грубым и опасным (способствует появлению пролежней).

Другой пациент сообщал, что под те места, где особенно часто появляются пролежни (локти, пятки, крестец), подкладывает мешочки со скользким льняным семенем, что является хорошей профилактикой.

Как все просто, думал я, читая такие письма. И если бы нашлись предприимчивые люди, то какой хороший бизнес могли бы они сделать даже на том, что выбрасывается и сжигается, загрязняя нашу среду обитания. И сами бы доход имели, и государство. А уж о пользе для лежачих больных и говорить нечего.

Спустя несколько месяцев некоторые письма стали приобретать иной характер: они сообщали о том, что пациенты мои уже зашевелились. Кто лежал, тот сел; кто сидел - встал на ноги, дошел с помощью манежа до окна. Конечно, это были наиболее упорные, смелые, решительные, энергичные люди, поверившие в себя, в меня, в силу физических упражнений.

В доказательство своих успехов больные присылали фотографии (сколько их сейчас у меня!). Теперь я знал многих в лицо и, отправляя письмо, уже представлял себе, как выглядит мой собеседник, как он тренируется, ибо видел на снимках свои конструкции. И радовался, что комнаты моих подопечных постепенно превращаются в спортивные залы.

Те больные, которые добились наибольших успехов, начали приглашать меня к себе. Мне и самому было интересно взглянуть на плоды наших общих усилий, поэтому я решил проводить летние отпуска не в санаториях, а у своих пациентов, совмещая отдых и работу. Но отдыха, как правило, не получалось: хотелось за короткое время встречи дать больному как можно больше сведений, больше помочь ему.

Личное общение с больными давало и им и мне очень много: у пациентов значительно улучшалось состояние, а я обретал бесценный опыт.

Теперь мне надо обобщить и обосновать мой личный и зарубежный опыт. А дальше - пока много "но"... Есть мечты, которых мне в силу многих причин никогда не осуществить.

Одну из них - самую главную, к счастью, смог осуществить Валентин Иванович Дикуль. В результате многолетней борьбы он сумел все-таки создать в Москве Центр реабилитации спинальных больных. Низкий поклон ему за это. Но спрашивается: почему не медики, а артист цирка должен был заниматься этим делом? Слава Богу, что у сильного не только телом, но и духом человека хватило для борьбы выдержки и мужества. Ну, а если бы не хватило? Тогда бы и до сих пор такого центра у нас не было.

Письма между тем продолжали поступать, и каждый день привозили больных. Времени не хватало. Некогда было и писать статьи, чтобы иметь дополнительный заработок, так как пенсия по-прежнему оставалась чисто символической. И если бы не Володя Глик и Зина, защищавшие меня от нужды, положение мое было бы весьма плачевным. Ведь свои жалкие средства приходилось тратить не только на себя. Как я уже говорил, больные мои находились порой еще в худшем, чем я, материальном положении.

После того как журнал "Спутник" опубликовал на своих страницах перепечатанный из "Смены" очерк, пошел поток писем из-за рубежа. На конвертах сейчас часто стояли почтовые штемпели Болгарии и Польши, Чехословакии и Франции, ГДР и Кубы, Монголии и Португалии, Индии, Испании, США, Австралии... Впрочем, проще назвать те страны, откуда писем не было, - Япония, Индонезия, Китай. Мало того, мне звонили из разных посольств и просили помочь больным гражданам их стран.

Работа с зарубежными письмами отнимала намного больше времени, чем со своими. Хорошо еще, что я самостоятельно изучал английский язык, это позволяло читать письма со словарем. Пришлось вспомнить и немецкий, который когда-то на "отлично" сдал в институте. Чтобы прочесть письма на других языках, искал переводчиков.

В письмах от иностранцев было то же самое - большая человеческая беда.

"Зовут меня Козьма Аурелиян, - сообщал инженер из Бухареста. - Читая про Вас в "Спутнике", очень обрадовался: может, будет время, когда и я смогу вылечиться. Поразила Ваша настойчивость, то, что Вы сами поставили себя на ноги. А ведь и мне врачи говорили, что мое желание вылечиться - все это напрасно и не надо надеяться даже на частичное выздоровление".

Некоторые зарубежные письма вызывали у меня горькую улыбку. "Глубокоуважаемый доктор Красов, - писал парижский студент Жан Эльсберже, - если Вы в своей клинике имеете отделение реабилитации после травмы позвоночника, то напишите, мог ли бы я пройти такую реабилитацию под Вашим руководством".

Представляю, что стало бы с бедным Жаном, если бы он увидел мое "отделение реабилитации" - тринадцатиметровую комнатушку, всю заставленную тренажерами и приспособлениями, сделанными руками друзей.

Да и не хотелось, чтобы иностранные больные, побывав в нашей стране, поняли (а не понять этого было нельзя), что советская медицина проявила полное равнодушие к методике "глубокоуважаемого доктора Красова", поэтому всячески старался отговорить их от поездок в Москву.

Среди посланий из-за рубежа были и такие, которые доставили мне огромную радость и, буду откровенным, вызвали чувство гордости.

Одно из таких приятных писем - письмо большого ученого, пришедшее из Болгарии, я хочу здесь привести полностью.

"Глубокоуважаемый Леонид Ильич! Прочел в "Смене" о Вашем удивительном подвиге. Ваш случай имеет огромное научно-теоретическое значение, не говоря уже о его значении для практики лечебной медицины. Вы сумели превратить постигшее Вас несчастье в настоящий подвиг благодаря Вашему смелому научному мышлению, отбрасывающему всякие "научные" догмы, которыми полна современная медицина...

Волевые нервные импульсы, которые Вы направляли к мышцам парализованных конечностей, несомненно, выполняли роль реальных дразнителей, организовавших восстановительные процессы в поврежденном участке спинного мозга. Вы продемонстрировали перед всем медицинским миром, какое удивительное созидательное и усовершенствующее действие имеют упражнения и тренировки. Это, к несчастью человечества, все еще недооценивается. Уже давно пора революционизировать медицину, превратить ее в настоящую медицину, ищущую новые пути к усовершенствованию человеческого организма с помощью упражнений, тренировок.

Вы смогли добиться таких достижений и совершить научный подвиг благодаря Вашему физкультурному образованию и познаниям в области спортивной тренировки. Именно физические упражнения указывают нам верный путь не только к усовершенствованию человеческого организма, но и к его лечению.

На Ваш случай я смотрю не только как на показательный в лечении спинномозговых повреждений, но как на широко применяемый для лечения множества болезней.

Теперь медицина лечит лишь заболевший орган. Вместо этого надо так усилить и закалить весь организм, чтобы не лекарства, а он мог толкнуть больной орган к функциональному усовершенствованию.

Я от всего сердца желаю Вам, дорогой Леонид Ильич, самой широкой и плодотворной деятельности для счастья человечества.

Позволяю себе послать некоторые из моих публикаций. Ваш Драгомир Матеев, член-корреспондент Болгарской Академии наук, директор Института физиологии БАН. София. 17.Х.67 г.