Глава Х. СРЕДИ ДРУЗЕЙ

С каждым днем волнение мое нарастало. Как все это произойдет? Сумеют ли все приехать? Где всем разместиться? Почти три года я и мои школьные товарищи вели переписку и переговоры о встрече одноклассников. И вот теперь, двадцать лет спустя после окончания школы, пришел день желанного свидания со своей юностью. Узнаем ли мы друг друга? Сохранились ли между нами связи, сплетавшие нас в школьные годы взаимными интересами, дружбой, влюбленностью друг в друга? Ведь судьба давно разбросала нас по стране.

В начале войны я очутился в маленьком алтайском городке Рубцовске. Сюда эвакуировался Харьковский тракторный завод имени С. Орджоникидзе. В кратчайшие сроки ценой невероятных усилий были построены новые цеха, установлено в них оборудование, и вступил в строй Алтайский тракторный завод. Отделенный от завода железной дорогой, небольшой поселок АТЗ состоял из двух улиц деревянных двухэтажных домов и саманных бараков. Наша школа тоже была расположена в бараке, учились в три смены, сидели мы по трое за партой. Потом завод построил нам новую замечательную школу. До сих пор я помню праздник ее открытия, светлые классы, спортивный зал и просторный двор, где мы устроили спортивную площадку и высадили множество топольков. Причем у каждого было свое дерево, за которым он ухаживал. После школы многие мои одноклассники поступили в институты и университеты. Так мы оказались в разных городах.

Между собой мы поддерживали связь и наконец решили собраться. Наиболее удобным местом встречи для всех была Москва, но товарищи сами, без моего ведома, решили ехать в Ленинград. И вот теперь, в конце марта, мои одноклассники самолетами и поездами двинулись сюда. Первыми прилетели одним самолетом Светлана и Григорий из Барнаула, Адель из Новосибирска. С ними я учился девять лет, пока не уехал в Ленинград, где окончил школу.

Прямо с аэродрома ребята явились ко мне возбужденные и радостные. Милые лица, объятия и поцелуи, и как будто нет за плечами груза лет, и мы снова прежние, юные, на пороге вступления в самостоятельную жизнь! Через несколько дней к назначенному сроку стали съезжаться и слетаться друзья из Москвы и Минска, Свердловска и Харькова, Белгорода, Коврова, Белой Церкви, Донецка.

Тамара приехала из новосибирского Академгородка, оставив на попечение мужа троих детей. Лена с трудом отпросилась с работы.

— Думаю, если не отпустят,— рассказывает она,— то уволюсь, но на встречу поеду. Когда же начальство узнало причину, отпустили меня сразу.

Непрерывно звонил телефон, волнами захлестывала радость.

Всех приезжающих встречали мои одноклассники-ленинградцы Валя и Яков. Они заранее забронировали места в гостинице, заказали банкетный зал в ресторане.

— Сижу в холле гостиницы,— говорит приехавшая ко мне Тамара, — входят наши Валентин, Валерий, посмотрели в мою сторону и не признали. Пришлось самой представиться.

— Да как же тебя узнать,— смеюсь я,— из скромной девочки в больших валенках и черном ученическом переднике ты превратилась в элегантную даму.

— Знаешь,— говорит Тамара, — мы, конечно, внешне изменились, но внутренне те же.

Сколько восторга было при появлении каждого вновь прибывшего! Через час Юра и Валерий уже боролись между собой, как мальчишки. Это кандидаты наук-то, а? Вот черти, хотел бы я с ними побороться.

На следующий день после того, как все собрались вместе, друзья приехали ко мне домой, и мы устроили пир горой. С большинством ребят я всю жизнь поддерживаю связь, со многими встречался время от времени, но узнал я даже тех, с кем не виделся более двадцати лет. Сначала кажется, что человек совершенно изменился, но чем дольше в него всматриваешься, чем больше с ним разговариваешь, тем четче проступают знакомые черты, как будто из глубины вод всплывает прежний образ. И вместе с этим возвращаются давние чувства. Проходит горячий взаимный ток, и на душе становится хорошо и чисто. Эти чувства мною не выдуманы, я их испытал сам, испытали их, может быть, еще глубже все участники нашей встречи, о чем они писали мне позднее.

За праздничным столом произносилось много тостов, смех и шутки сменялись непрерывной чередой воспоминаний. Мы фотографировались и сняли небольшой фильм.

Встреча привлекла не только нас, одногодков, учившихся в двух параллельных классах. Приехал из Харькова наш бывший пионервожатый. Когда он поднялся за столом и сказал: “Прошу встать моих пионеров”, то как по команде поднялись архитектор, научный сотрудник, ведущие конструкторы автоматических станков, учительница и корректор издательства “Искусство”. Я высоко поднял руку.

Наш пионервожатый прекрасно знает Ленинград, он окончил политехнический, так что лучшего гида трудно было представить, и на следующий день вся компания отправилась осматривать достопримечательные места города. А еще через день был прощальный банкет в ресторане. Собралось еще больше школьных товарищей, пришли ленинградцы, которые тоже кончили нашу рубцовскую школу.

В банкетный зал на второй этаж друзья внесли меня на руках вместе с коляской. Во главе стола расположились Лиля и Борис Зайончковские — одни из главных организаторов встречи. Борис зачитал телеграммы от учителей, от тех, кто не смог приехать, но сердцем был с нами. И опять были тосты загород нашей юности, за родную школу и учителей, за всех отсутствующих и присутствующих. А потом пригласили с нижнего этажа оркестр, пели и плясали до глубокой ночи.

Многие прямо с банкета ночными поездами уезжали домой, были трогательные проводы. Некоторые женщины, как маленькие девочки, ревели в голос, и никому это не казалось неуместным...

Впечатления о счастливых днях встречи незабываемы. Уже после нее у меня побывало множество школьных товарищей, со многими завязалась переписка. Теперь мы еще теснее поддерживаем между собой связь, помогаем друг другу при надобности.

Мне кажется, что все лучшее в нас заложено в школьные годы, тогда мы усваивали не только знания, но и основы нравственности и морали. Конечно, я частенько в детстве отчаянно дрался с товарищами, но и быстро мирился, иногда бывал эгоистичен, зубоскалил и неосознанно зло подшучивал над приятелями, но я их любил и до ревности, до боли нуждался в них.

Ребята не раз прорабатывали меня на собраниях, я это бурно переживал. Но они видели во мне и что-то стоящее, раз выдвинули в комитет, избрали секретарем школьной комсомольской организации. Влияние школьных товарищей огромно и неоценимо. Поэтому, когда я вижу подростка, ставшего из-за травмы спинальником, оторванного от сверстников и продолжающего учиться дома, я считаю, нужно сделать так, чтобы он учился в классе со всеми. Это очень трудно, но принесет пользу и ему, и всем ребятам, его окружающим.

Так поступил инвалид детства Алан Маршалл, ставший впоследствии выдающимся австралийским писателем. О своей жизни им написана замечательная автобиографическая трилогия “Я умею прыгать через лужи”, “Это трава” и “В сердце моем”.

Дружбе “все возрасты покорны”. Настоящими моими друзьями были и останутся мои коллеги с завода “Большевик”. Они прошли со мной рядом весь трудный и долгий путь от полной моей беспомощности до достижения дееспособности. Еще в Куйбышеве на смену Валентину Макарову приехал мой сотрудник по отделу Владимир Кацнельсон. Он во всем помогал Лине, дежурил рядом, поднимал и поворачивал меня, даже гонял ночью ту собаку, что истошно выла под окном.

В самые кризисные моменты они ценой больших усилий добывали спасительные редкие лекарства. Когда я очутился дома, товарищи из конструкторского бюро разработали график занятий со мной физкультурой. Еженедельно они приезжали по двое и занимались со мной пассивной гимнастикой, помогали ходить за дугой. Это длилось почти год. С каждым годом в доме все больше появлялось приспособлений, сделанных товарищами и облегчавших жизнь мне и моим близким.

Время не только залечивает физические и душевные раны, оно еще разрушает то, что создано природой и человеком. Могут исчезнуть благие порывы, дружеские связи и даже память друг о друге. По законам природы это естественный ход вещей. Но со мной и моими друзьями так не случилось. Нас связывали не поверхностные, а мощные глубинные чувства, разорвать которые оказалось не под силу даже времени.

Человеку всегда приятно видеть плоды своего труда, в особенности если это труд для другого человека. Я старался быть достойным внимания своих товарищей, с полной самоотдачей тренировался, учился, работал.

Вместе нам всегда интересно и весело. Когда я не мог выбраться из своей квартиры, то нередко общие праздники наш расчетный отдел отмечал у меня дома. А потом и я приехал встречать со всеми Новый год. Это были настоящие праздники с музыкой, современными танцами и особо любимыми песнями под гитару, на которой мастерски играет Вадим Татур.

Компания наша не уменьшается, а разрастается, многие из тех, кто в нее приходит, остаются насовсем. Не только я, а любой из нас может получить при необходимости помощь от всех, не только я, а каждый радуется общению со всеми.

В течение года не раз и не два у нас перебывает каждый, но в мае по традиции друзья собираются у меня все вместе. Сначала появляются нарядные Неля, Тося, Роза, Марина, Люся, Лариса и Римма. Нацеловавшись со мной, женщины надевают передники и отправляются священнодействовать на кухню, где уже не первый день что-то жарят и пекут мама с Линой.

Потом вваливаются шумной гурьбой Венциан Аскарович, Борис, Валентин, Володя, Евгений, Леня, Миша, Гена, Вадим... Все время звонят и прибывают заводские и живущие в Питере школьные друзья: теперь все между собой перезнакомились. Мы усаживаемся за стол, сверкающий хрустальными рюмками, фужерами, запотевшими бутылками с яркими наклейками, уставленный вкусно приготовленными и красиво поданными закусками. Мужчины расхваливают на все лады мастерство и искусство наших женщин.

И пошли тосты...

После первой перемены Вадим настраивает гитару, и приходит черед песни. Эту всегда поют первой:

Мокрый клен за окном,
Дробь дождя на стекле,
Так зачем о былом
Песню дарите мне?
Кто сказал, что я сдал,
Что мне рук не поднять,
Что я с песней порвал,
Что рюкзак не собрать...

Поют самозабвенно все, только мама молчит, не может петь и тайком утирает слезы. За этой песней мы поем другие, старые и новые, которые я разучиваю на ходу. Слова песен написаны на ватмане и вывешены у всех на виду.

Происходят какие-то перестановки на столе, и несут горячее, но и ему скоро конец. В одной комнате поют под гитару и аккомпанемент Валентина, исторгающего немыслимые звуки из расчески, как из губной гармоники. В другой комнате Гена и тоненькая Ира отплясывают шейк. Ира пришла в расчетный отдел уже после моей травмы, побывав у меня однажды, она стала завсегдатаем наших встреч.

Поздним светлым вечером разъезжаются мои друзья. Уезжает Дима, с которым я учился в школе, сейчас он доцент политехнического, и я с ним сотрудничаю. Уезжает Анатолий, мой новый знакомый, а мне кажется, что мы с ним давние, старые друзья, я в курсе всех его научных работ. Разъезжаются все, чтобы со временем снова прийти в мой дом.

В своем замечательном романе “Нетерпение сердца” Стефан Цвейг писал: “Есть два рода сострадания. Одно — малодушное и сентиментальное, оно, в сущности, не что иное, как нетерпение сердца, спешащего поскорее избавиться от тягостного ощущения при виде чужого несчастья, это не сострадание, а лишь инстинктивное желание оградить свой покой от страданий ближнего. Но есть и другое сострадание — истинное, которое требует действий, а не сантиментов, оно знает, чего хочет, и полно решимости, страдая и сострадая, сделать все, что в человеческих силах и даже свыше их”.

Как и другие инвалиды, я достаточно часто встречался с нетерпением сердца, но мне посчастливилось испытать и настоящую дружбу, которой, как огненным лучезарным шаром с картины Чюрлениса, одарили меня многие люди. Переполняющие меня чувства благодарности, любви и верности своим друзьям я, как умею, выражаю в стихах. Я знаю, что они несовершенны, но в них частица моей жизни. Бываю ли теперь я счастлив? Как ответить правдиво на этот вопрос? И да, и нет, точнее, и нет, и да. С одной стороны, нет здоровья — нет счастья, с другой — иногда испытываешь столь сильный душевный подъем, что на какое-то время забываешь, отодвигаешь в сторону все неприятности.

Причем это состояние — не иллюзия счастья от винных паров или яркого правдоподобного сновидения. Нет, это действительно счастливые мгновения. Такие мгновения счастья доступны, наверное, даже умирающему, получившему добрую весть: война кончилась! Или: в семье родился новый человек!

Мы способны индуцировать счастье от сильного внешнего источника, и, кроме того, все познается в сравнении.

В детстве я был счастлив, и в молодости, и в зрелые годы, если считать тридцать лет порой зрелости.

Но это для кого как. Для одного духовная зрелость не наступает и к старости, а другой уже в семнадцать-восемнадцать лет цельная самостоятельная личность.

Счастье детства, юности и зрелости — разное счастье. Оно меняется, как красота сначала первого зеленого побега, потом распустившего лепестки бутона в бусинках росы или дождевых капелек и, наконец, созревшего плода — пушистого сочного персика или просвечивающей на солнце грозди винограда.

Однако есть в нашей жизни нечто более сильное, чем зависимость от времени. Это глубокая любовь и настоящая дружба (те, кто испытал эти всепоглощающие чувства, согласятся со мной, кого же миновала чаша сия, могут мне и не поверить).

Правда, под любовью я понимаю не только и не столько могучее физическое влечение, но еще и страстность в деле, в увлечениях и, конечно, в дружбе, ибо какая же дружба без любви.

Восхищение природой, делом рук человеческих, творчеством, принятие мира и окружающих людей вызывает любовь к жизни, дает силы за нее бороться, преодолеть и претерпеть многое, хотя и не все. Бывают такие трудности, такое горе и беда, что человеческих сил не хватает, и тогда отказывает либо ум, либо сердце. Однако предела человеческих возможностей в преодолении трудностей не существует благодаря мужеству, воле и любви к жизни.

Да, но вернемся к разговору о счастье. Еще в школьные годы я представлял его в виде большущего дома, где я всегда бы жил бок о бок со своими друзьями. Я не брал в расчет, что у каждого свой путь в приобретении профессии, в обзаведении семьей, в трудовой деятельности. Теперь-то все понятно. Но навязчивая фантазия-мечта возвращается иногда и по сию пору. Тогда я строю (со своими друзьями) этот дом, нет, даже не дом, а целое поселение.

— ...Видишь знак “Коммуна счастья”? Пойдем, я покажу, как мы устроились, как живем.

У нашей коммуны долгая история: и как участок под строительство добывали, как наш архитектор Борис проектировал центр — вон то господствующее здание и эти особняки, утопающие в зелени.

Все деревья посажены нами, а подобраны Тамарой. Они привезены из разных мест и цветут в разные сроки, а осенью желтые , березы, коричневая листва дубов, кумач кленов, алые кисти рябин, поздние астры, хризантемы, георгины — все это горит яркими красочными пятнами в лучах низко стоящего солнца.

Вон Лена идет с собакой.

— Здравствуй, Лена! Знакомься, я показываю товарищу, как мы живем. Какая красавица твоя овчарка. Смотри, чтоб она не передушила кошек Александры Александровны. Ну, будь!..

Все дома построены нашими руками, среди нас ведь есть настоящие строители, можем бетон, раствор приготовить, дом кирпичный или рубленый поставить.

Самые счастливые в коммуне — дети и женщины. Наши выдающиеся конструкторы создали уникальную бытовую технику. Теперь у женщин свободного времени больше, чем у мужчин. А ребята наши сами сделали спортплощадку, небольшой зимний бассейн (летом купаемся в море), у них свои мастерские, походы в горы и по окрестным лесам.

Иногда кого-нибудь из нас берут с собой, особенно тех, кто не уступает им в ловкости и выносливости, кто хорошо играет на гитаре, аккордеоне. У нас музыканты свои, свой оркестр, хор. А певца Виктора ты, верно, слышал по радио, видал по телевизору. Слышишь, поет: “Живет моя отрада в высоком терему”... Это из Центра сюда доносится, скоро увидишь, там у нас только общие помещения, все для всех.

Мы идем с тобой по Школьнойулице. Она самая длинная, ее вовек не пройти. Тут рядом с Лилей и Толей живет Роман. А вот Виля яблони подрезает.

— Привет, старина! Знакомься. Ну что, ты научил его разыгрывать мизер?

Виля на досуге конструирует искусственного преферансиста — робота Вистопаса. Сложная проблема.

— Так ты говоришь, он уже умеет тасовать и сдавать карты? Чудесно! И произносит: “Вист, пас, без ноги!” Что? Иногда заговаривается и твердит: “Играем до утра!” Ну, помогай тебе Бог.

Пойдем дальше. Видишь, перпендикулярно Школьной проложена Студенческая улица. Она получилась, пожалуй, короче других. В этом ближайшем коттедже живет Саша, дальше Юля, за ними Леонид Александрович, Анатолий Аркадьевич, Михаил Захарович...

Заметь, ни один дом на другой не похож, как и их хозяева. На Заводской улице не спутаешь дом Нелли — с террасой — и Бориса — с остроконечной крышей и флюгером. А над Володиным, видишь, башенка вроде шахматной ладьи. Сейчас мы его покличем: “Во-ло-дя! Здравствуй, дорогой! Поставь мне единичку от Григория Владимировича. Позицию я наиграл скверную, и он все приговаривал: “Хоть в щи клади” и “С покойничком”, а потом зевнул фигуру, шахматы повалил и сказал, что я “сапог валяный”. Поставь ему за это баранку...” У нас шахматный турнир в самом разгаре.

Ну, вот мы наконец добрались и до центра. Мозаика и роспись его выполнены по эскизам Резо. Тут чеканка, витражи, а все стены понизу увешаны рисунками детей.

На первом этаже расположены механическая и радиомастерская, следом лаборатории биокибернетики, биофизики, биомеханики. Вон из химической вышел Валентин. Он с Женей бьется над технологией получения из воды и из угля вещества С₂Н₅0Н. Их девиз: “Ведро воды + ведро угля = два ведра спирта!” Реакцию, говорят, уравняли, теперь катализатор ищут. Надо будет им подсказать, пусть пиво попробуют. Переворот в науке готовят, но жены что-то тормозят открытие. Бьют химическую посуду. На второй этаж и выше можно подняться на лифте. Здесь у нас банкетный зал, все праздники, дни рождения и свадьбы в нем отмечаем. По соседству бильярдная, дискотека, гостиные для любителей шахмат, поэзии. Здесь можно просто посидеть, потолковать, поспорить на животрепещущие темы.

А вот на третьем этаже всегда тишина: тут богатая библиотека, кабинеты для научной работы, чертежные для конструкторов, небольшой конференц-зал. В правом крыле — небольшой по площади вычислительный центр, но ЭВМ — умница, одна из самых быстродействующих.

А на крыше — солярий, душевые, сауна и зимний сад. Когда цветут кактусы — чудо. В этом здании еще много чудес. В коммуне некоторые проводят только отпуск, дети — все летние и зимние каникулы, пожилые живут постоянно, я тоже редко ее покидаю.

Ты спрашиваешь, где я живу? Сейчас выйдем из здания и пойдем ко мне в гости. Я живу на Морской улице. Она охватывает дугой Центр, и дома ее стоят почти вплотную к морю. Причем все они ослепительно белые, а живут в них мои друзья-спинальники и те, у кого тяжелые заболевания. С ними впервые я встретился в больницах и санаториях, где лечился, с иными познакомился заочно, а встретился уже здесь, в коммуне.

С нами живут и наши близкие родственники. Правда, не со всеми. Эле и Геннадию, живущим в самом красивом особняке, помогают не родственники, а вся коммуна. Главные их помощники — наши дети, потому что они лучше нас, своих родителей, они умнее, образованнее, культурнее, у них богаче воображение, и поэтому они щедрее нас.

Добру они учатся не по книгам (хотя книги все очень любят), не по телевизору или в кино, а на деле, помогая нуждающимся одеться, обуться, искупаться, в общем, всюду, где нужны их сила, умение и, главное, сердечное участие. Именно благодаря детям Морскую улицу мы часто называем улицей Счастья.

Хотя для полного счастья у нас нет главного — здоровья, но есть радость общения, самые лучшие в мире приспособления и работа. Мы подвижны, максимально свободны, занимаемся спортом вместе со всеми и учимся. Мы ни в чем не хотим уступать своим здоровым друзьям.

А вот и мой дом. Он приветствует тебя, как протянутая рука друга.

— Лина! Игорь! Слышите меня? Встречайте гостя...

Ну, вот и все, пора нам расстаться, мой читатель, перевернуть последнюю страницу. Еще два слова напоследок.

Появившись на свет у истока реки жизни, выйдя из дремучих зарослей небытия, ты оказываешься во власти мощного течения времени, которое несет к устью, в пучину того же небытия. Это течение непреодолимо ни для кого, никогда и нигде оно не останавливается, с ним можно только бороться, чтобы продлить миг своего существования.

Из теплых материнских рук ты пересаживаешься в ялик первого познания, на котором исследуешь заводи и стремнины, и только чудо и неусыпное око не дают перевернуться твоему утлому, неустойчивому суденышку.

Пройдя круговороты и пороги, молодой и сильный, ты выходишь на стрежень в лодке знаний и опыта с нехитрой снастью, мотором, парусом и веслами. Но течение все быстрее, хотя твое сопротивление ему — энергичнее, стойче. Ты движешься лицом вперед, налегая на весла, парус твой туго наполнил встречный ветер, мощно работает мотор. Течение как будто пропало...

Река твоей жизни, сливаясь с другой, молодой и упругой, горячей и нежной, рождает глубочайшее ощущение физического счастья. И вот зачата новая жизнь, резвый и веселый ручеек начинает свой собственный бег.

Если тебе повезет и ты сам того сумеешь добиться, то окажешься на большом корабле с дружной командой. А большому кораблю — большое плавание. Тогда ты испытаешь радость впередсмотрящего, муки и наслаждения победы над девятым валом, творческого взлета, победы в борьбе.

Ну, а если ты упадешь за борт и стремительное течение понесет тебя к устью, то не сдавайся, не плошай, держись за спасательный круг, переваливай свое непослушное тело в ялик, берись как можно быстрее за весла. А не то от тебя останутся одни круги на воде, да и те скоро исчезнут.

Пусть заглох мотор и разорван твой парус, пусть травит буксирный канат, брошенный тебе с удаляющегося корабля. Держись, мой друг, плавание еще не кончено...

назад | содержание | дальше

	Жизнь после травмы спинного мозга