Глава 1. НАЧАЛА (5)

(Адик Белопухов "Я - спинальник")

* * *

Как ни странно, в ЦИТО мы жили очень весело.

Встречали Новый год. Тогда я еще не мог подняться, меня привезли на каталке в большую палату, где стояла праздничная елка.

Отделение наше называлось спортивно-балетным. Поэтому пили. Пили так, как я ни до, ни после того ни разу в жизни не пил. У меня даже родилась теория, заключающаяся в том, что крутая выпивка заменяет тренировку. Нагрузка на организм такая, что позволяет поддерживать неплохую спортивную форму. Когда страшные боли, на которые приходится расходовать силы, прошли, но двигаться активно еще нет возможности, - спортсмена спасает выпивка.

Ведь я почти не двигался. Даже первую зиму после больницы -почти не тренировался, немного занимался с гантелями, но больше - с тоской глядел в окно. Наконец, к лету получил свою первую коляску, и пошло-поехало. Ездил я сначала по часу, по два, по три, потом пересек Крым. Потом, уже вместе с моей женой Надей, доехал до Киева, потом до Куйбышева. Кроме коляски, я много подтягивался на перекладине, вделанной в дверной проем на кухне. Но все эти тренировки были потом, а тогда я был почти неподвижен.

Мы пили каждый день. Водку, крепкие вина. Мой новый знакомый Алик Диких тоже пил с нами. Он был из совсем другого, театрального мира, но держался наравне со спортсменами.

Лежал со мной известный в те годы футболист киевского "Динамо" Мунтян. Вина - никогда в рот не брал, но сидел с нами во время веселья. Мы с ним много беседовали о жизни, о спорте. После мениска он еще собирался поиграть. А потом - уйти в науку.

Мунтян лежал недолго, скоро уехал в свой Киев. И под Новый год я получил посылку от него. Видимо, он решил, что я беспробудный пьяница, - вся посылка состояла из восьми бутылок, и все содержавшиеся в них напитки были крепкими. От 40 до 43 градусов. Просто водка, горилка с перцем, горилка без перца. Мои друзья постепенно все это богатство оприходовали.

Вот так. Да простят меня строгие блюстители спортивного режима. Мы не могли не пить. Организмы, привыкшие к сверхнагрузкам, требовали...

Во всяком случае, заведовавшая нашим отделением Зоя Миронова, сама в прошлом спортсменка, прекрасно это понимала. В других отделениях больницы и речи быть не могло ни о какой выпивке.

Видимо, в нашем отделении это входило в восстановительный цикл после операций.

Постепенное осознание себя самого проходило наряду с веселыми посиделками, новыми знакомствами и влюбленностями. Первым делом, сев на коляску, я поехал в палату к знакомым девочкам. Одна из них мне очень нравилась, одна из сильнейших волейболисток, выступавшая за сборную страны. Рост ее был под метр девяносто, но что значил для меня теперь этот рост, когда я сидел на коляске. До травмы я со своими сто семидесятью к такой девушке не рискнул бы и подойти. Третьей в нашей компании, в наших ежедневных прогулках, была баскетболистка Галка Воронина. Они на костылях, я на рычагах. Выходили из ворот больницы и шли гулять по Садовому. Втроем - Алла, Галка и моя коляска - а вокруг изумленные толпы прохожих.

Не только я, многие потом с удовольствием вспоминали наше разгульное житье в спортивной травме. Одна чемпионка по конному спорту, покидая ЦИТО, еле сдерживала слезы, говорила, что два месяца эти были лучшими в ее жизни. Как ни странно звучит. Больница, бинты, костыли, - но всем там было хорошо, интересно. У спортсменов отпусков не бывает, а тут - отдых, месяц безделья. В этот месяц можно наконец вспомнить, что ты не машина, не автомат, что ты — мыслящий, чувствующий. До травмы мне никогда не случалось бывать в таких больших и дружных коллективах. Это не было коллективом с точки зрения большевиков, это была большая веселая компания. Общавшиеся между собой, дружившие, были людьми совершенно разными, зачастую противоположными. Принято считать, что спортсмены - народ дубовый. Конечно, встретить в сборной страны тонкого интеллектуала гораздо сложнее, чем в государственной филармонии. Но и подлеца и пройдоху - тоже. Дайте спортсмену день отдыха - и он заработает головой, кислород, весь при нагрузках уходящий в мышцы, запустит мозги. Лишенные возможности работать ногами, мы подключали полузабытые извилины, уровень общения был достаточно высоким. Таким, что не выделялись ни Юра Яковлев, ни Майя Плисецкая, ни иные артисты, лежавшие вместе с нами, прошедшие через отделение спортивной травмы.

Видимо, спортсмен, оставив спорт, вполне может заниматься и научной, и иной умственной деятельностью. Кровоснабжение мышц и мозга примерно одинаково. У человека, занимающегося спортом, кровоснабжение осуществляется гораздо быстрее, чем у среднего человека. И мозги, значит, у спортсмена могут работать быстрее. И твердолоб он потому, что в детстве не научили работать "ящичком", не приучили думать. А попробуй он, - еще как получится! Родись он в семье ученых, вырос бы Лобачевский, а не Брумель или Мунтян. Мои соседи мне очень нравились, я легко находил с ними общий язык. Это было признаком пробуждения во мне человека. Я уже никуда не бежал , не спешил. Я открывал для себя один из величайших даров Божиих, - дар человеческого общения. Общения не из выгоды, не из привычки. Общение - чтобы понять, чтобы высказаться самому, познать через это себя. Общение расширяло кругозор, возвращало к казавшимися знакомыми книгам. Я потихоньку забывал о диссертации, желания возникали совсем другие. Прочитать новую книгу, а может перечитать что-то. Перечитал, - как заново открыл, - Толстого, Достоевского. Есенина, пока лежал, вытвердил наизусть семьдесят стихотворений. Полюбил Маяковского, Маяковского-поэта, раннего. Потом, еще более повзрослев, узнав о роли поэтов и писателей в судьбе страны, я немного охладил свой пыл по отношению к агитатору, горлану, главарю. Но "Облако в штанах" считаю достойным поэтическим произведением, не хуже Бродского.

Мир открывался предо мною. Не нужны, оказывалось, ни степени, ни звания, - нужны верные друзья, нужно стремление к общению, к познанию, нужно чувство жизни, нужны желания - светлые и не замутненные никакой страстью. А вовсе не поползновения, которые и привели меня к травме. А останься я на свободе, на двух ногах, - неизвестно еще, чего бы натворил.

Но прорастание не было скорым. Наоборот, я оживал постепенно. Не так, как сейчас переживаю, переживал свое вступление в партию. Не оправдывает меня и выход из партии - задолго до того, как все гурьбой повалили на выход из этого мрачного серого здания. Желание выйти появилось очень давно, долго мучило меня. И вечно находились разные предлоги повременить, вечно вставала на дороге боязнь - как бы чего не вышло!

В конце семидесятых я обрел Надю. Я наконец-то обрел настоящую семью. В 1980-м Надя поступила в Московский Университет. Я прошел с ней весь курс, занимался исследовательской работой. И тогда мне мешал выйти из партии страх, - а вдруг за это Надю выгонят? И этот страх я не сумел побороть. Так тянулось до тех пор, пока не стало ее неоткуда выгонять.

Я считаю себя несоизмеримо более виноватым, чем мой брат Лель. Ведь он совсем не так вступал в партию. Он действительно верил в коммунизм, он был честен в своих поступках. Два года назад они всей кафедрой решили выйти из партии. Написали дружно так заявления. Но вышел один Лель. Остальные забрали заявления обратно. Вы помните, как перед путчем восстанавливались старые связи, казалось, все поворачивается вспять. Слава Богу, обернулось все к лучшему.

Брат считал своим долгом не просто состоять, но и помогать другим, воспитывать в духе идей Ленина. После защиты кандидатской диссертации, после работы у нобелевского лауреата Николая Николаевича Семенова в институте химической физики, Лель год пробыл в чине освобожденного секретаря парткома. Года ему оказалось достаточно, чтобы понять всю мерзость изнанки партийной жизни. Чтобы выяснить, понять, что большинство состоит в партии только из-за того, чтобы не потерять работу, в том числе и сам Семенов. Конфликт был неминуем. Ему пришлось уйти из института, на этом кончилась и его научная карьера. Лель пошел преподавать, доцентом. Вполне доволен, до сих пор обучает студентов физике. Лель считает, что каждый человек, живущий на земле, обязан знать физику. У него даже возникла целая теория возрождения нашей страны. Просто надо каждого обучить физике. Это вызывало вечные споры между нами. Лель считает, что каждый должен физику знать. А я - что каждый должен в церковь ходить. Видимо, оба неправы.

В институтах, где мы работали, практически все были членами партии. Так было устроено в среде преподавательской. Ассистент, получающий 110 рублей, хочет стать доцентом? Не все умны, не все способны, - а хочется! Для этого вступает в партию, ведет общественную работу. При очередной аттестации все это берется в расчет руководством. И общественная работа одного перевешивает талант и знания другого молодого специалиста. А уж тем более не было в МВТУ ни одного беспартийного доктора наук.

Мне все вокруг говорили, - чтобы в таком возрасте защитить докторскую, существует один путь. Необходимо выступить на международном конгрессе по литью. Конгресс проводился раз в четыре года. Как раз в шестьдесят пятом году литейщиков принимала Варшава. Готовилась делегация советских литейщиков, тридцать пять человек. Мои знакомые профессора делали все, чтобы я попал в число этих тридцати пяти.

Но беспартийному дорога в Варшаву была наглухо закрыта.

Содержание  01 02 03 04 05 06

	Жизнь после травмы спинного мозга