Глава 7. НУРЕК

В начале апреля в мою квартиру вошел Валентин Вожуков. Я не видел его три года. После травмы я совершенно забыл об альпинизме, как о чем-то невозможном теперь, невыполнимом. Моя жизнь проистекала в абсолютно новой для меня среде, среди других интересов. Меня окружали артисты, балерины, режиссеры, их телохранители - студенты театральных вузов. Они охраняли деятелей культуры, а те помогали им сдавать экзамены и защищать дипломы.

С чего же все началось?

В больнице, в травматологии, в родной 21-й палате, куда я был снова помещен после возвращения из Сак, произошло мое знакомство с одним из таких деятелей.

После санатория я не выглядел больным. Окреп, загорел, - да нельзя было не лежать. Профессор Сиваш только что скрепил мою левую ногу, которая после травмы продолжала болтаться на коже и остатках мышц. Нога была свинчена от головки бедра почти до колена штопором. Штопор этот напоминает по форме альпинистский ледовый крюк. Когда-то доктор Сиваш ходил в горы, лазал, работал с крючьями. А может, только видел несколько раз. Но воспоминания о ледовом крюке натолкнули его на мысль о том, чтобы скрепить кости бедра не металлической палкой, как раньше было принято, а винтом, штопором, ввинчивавшимся в сердцевину кости.

Прежде чем оперировать меня, Сиваш проводил опыты в анатомическом театре, проверял надежность скрепления. Сиваш надеялся на то, что я смогу восстановиться, буду ходить, поэтому придавал огромное значение надежности конструкции.

После двухсуточной дезинфекции-стерилизации операционной нашего отделения кварцевыми лампами Сиваш меня "отремонтировал". Шов, в пятьдесят сантиметров длиной, затянулся за два дня. Если бы в других больницах так готовили операционную! В тех больницах, куда приходилось попадать. А то ведь каждый раз старались сделать лучше, чистили тазовые кости, зашивали, - и каждый раз заносилась новая инфекция, поражавшая костную ткань. Так случилось в гнойной больнице при ликвидации флегмоны. Так было в 19-й больнице, при удалении бурсистой сумки. Врачи не виноваты. Они прекрасно знали свое дело. Жизнь мне спас, вскрыв гниющую ногу, Владимир Аркадьевич Терушкин. Мне зашивали дыру на ягодице Аркадий Владимирович Лившиц с коллегами. Но кто разрешил бы им по два дня тщательно готовить операционную? При нашей загруженности, - по нескольку операций в день.

Профессор Сиваш работал в кремлевской больнице. Как и мой первый хирург, в ЦИТО оперировал по совместительству. Но сумел внести кремлевские порядки. Делать все для человека. Для Брежнева, Андропова и им подобным из этой клики. Буду тешить себя до конца жизни - сподобился получить крохи с барского стола.

Итак, я лежал после операции, а в мою палату поселили новенького. Алик Диких, - как он сразу отрекомендовался. Мы подружились на много лет. Он и ввел меня в этот новый мир. Мир, который казался волшебным.

С Раисой я тоже познакомился в те же дни. Сесть на коляску я еще не мог. Поэтому девочки сами приходили со мной знакомиться. Спортсменок тогда в нашем отделении почти не было, а было много молодых балерин. Обычное для них, - вывернутое колено или голеностоп.

Заглянули в палату две девушки, одна ярко выраженного восточно-персидского типа, другая - греческого. Обе были столь разговорчивы, что не могли мне не понравиться. Чуть больше нравилась гречанка Лариса. Восточную звали похоже - Раиса. Обе служили в бакинском театре. Раиса прославилась в роли Мехмене-Бану, царицы. Балет Меликова "Легенда о любви" прославил и неизвестного дотоле постановщика Григоровича. Сама великая Плисецкая называла Раису Измайлову лучшей в мире Мехмене-Бану. Признало ее и правительство, присвоив звание "Заслуженная артистка Азербайджана". С ней танцевал и муж ее. Все было бы нормально, балетные семьи, как и спортивные, достаточно прочны и долговечны.

Но порвался мениск. Девочки приехали к знаменитой Зое Мироновой, профессору по менискам. Лариса, вылечив ногу, вернулась в Баку. Раиса тоже вернулась, но для того, чтобы через два месяца, к моей выписке, водвориться в моем доме хозяйкой. Раиса объяснилась мне в любви. Говорил красивые слова и я в ответ.

До появления Раисы, после операции я с тоской думал о предстоящем возвращении в пустую квартиру. Я даже обманывал врачей, оттягивал срок выписки.

Алик Диких доставал с воли водку. Звали девчонок и весело пировали. Врачи на вечерних обходах смотрели на это сквозь пальцы. По вечерам гуляла вся спорттравма. Но только до отбоя, до одиннадцати.

Нас засекли дежурные врачи после отбоя, через двадцать минут. Меня, как нарушителя больничной дисциплины, тут же выписали с формулировкой:

- Пил спиртное после отбоя, и на кровати сидели двое больных противоположного пола.

Раиса за несколько дней развелась с мужем, приехала в Москву, мы сыграли свадьбу. ЗАГС приехал на дом. Раиса привезла с собой на свадьбу своих подруг. Они стали часто бывать у нас.

Я пропускал мимо ушей разговоры подвыпивших балерин. А все время звучало:

- Лучше работать в Москве, в Большом, в самом последнем кордебалете, чем быть звездой бакинской сцены.

Азербайджанцы почти и не посещали свой театр имени Ахундова. На треть зал заполняли студенты, художники, скульпторы. Балеты шли, но хотелось зрительского обожания, охапок роз, криков "Браво!".

Мы расписались, прописались. Я продолжал жить самостоятельно. Раиса вернулась в родной нелюбимый театр. Из Баку ее не отпускали. ЦК компартии:

- Не поедет она в Москву. И точка. Мало ли, что у нее там муж. Пусть переезжает сюда. Ах, он ученый! Дадим ему кафедру, пусть заведует. Он... инвалид... не ходит. Хорошо, на дому организуем кафедру.

Уж очень нравилось большому начальству искусство. Роли томных восточных красавиц - был ее конек. В танце ее удачно сплеталось доброе и злое. Светлые и мрачные женские чары. Балет в "интеллигентных" кругах всегда был еще и модой.

Первые три года нашего брака проистекали таким образом. Месяц Раиса в Москве. Хозяйничает, обставляет квартиру. Месяц - танцует в Баку. Потом еще и гастроли. Франция, Италия. Итальянскую куртку я изъездил до дыр на "рычажке", выкинул два года назад.

Тем или иным макаром надо было перетаскивать жену в Большой театр. Пришлось самому этим заняться. Как всегда - случайно, у моего друга и бывшего аспиранта нашелся собутыльник, референт Косыгина.

- Все устроим, Адик, - говорил мне Базулин, - не волнуйся. Но ... надо заплатить. Не много, на банкет в ресторане.

- Сколько?

- Пятьсот.

Всего-то! Я не мог сдержать удивления. Я тогда в месяц получал четыреста, пенсион.

Посидели в ресторане, референт доложил Косыгину. Звонок в Баку все уладил. Раису отпустили, зачислили в штат балерин Большого, в кордебалет.

Подруги-балерины, артисты, поэты собирались после спектаклей, пели, пили, веселились. Им хотелось отдохнуть и расслабиться. Застолья иногда получались сверхвеселы. К примеру, Алик привел в гости пана Гималайского из популярного в те годы "Кабачка "Двенадцать стульев". Рудик стоял спиной к пианино, вывернув руки, не оборачиваясь, аккомпанировал себе, распевал хулиганские частушки. Может, не такие уж и хулиганские, а просто смешные.

Застолья хороши раз в месяц. И выпивки, когда по бутылке на брата, хороши раз в месяц. В нашем доме веселые сборища бывали почти каждый день. Я постепенно начинал ощущать оскудение души. Раиса пила много, больше подруг. Я пытался отвадить ее от вина, - согласитесь, неприятно быть рядом с пьяной женщиной часами, с глазу на глаз, лежать ночью в одной постели. Она дышит перегаром, храпит... Я кидался из одной крайности в другую. То пил ровно столько же, - но что мне, здоровяку, ее норма, я и вообще ни разу в жизни не был пьян до скотского состояния. Или старался ограничивать ее. Мол, надо наливать стакан не полный, а на треть, и пить в каждый тост не все. Англичане, - говорил я Раисе, - наливают в начале вечера виски на одну треть, разбавляя на две трети содовой. Потом пьют эту рюмку, долго, до ночи, доливая содовую.

Совсем в глупом положении оказывался, когда не брал ни капли, в рот и запрещал жене, ссылался на ее же здоровье. Но какие могут быть запреты, - игра слов между взрослыми людьми. А слова другие, нежные, любовные, - давным-давно не звучали в нашем доме. Исчезли.

Вот такое нелегкое для меня время. Но, как всегда, в нужный момент появился Божуков. Пришел меня спасать. Он решительно заявил, сразу же, с порога:

- Может быть, хватит отдыхать. Сколько ты не был в горах?

- Шесть лет. Я и последний перед травмой сезон пропустил, - к пробегу в Крыму готовился.

- Шесть лет! Адик, а я с пятьдесят второго года, как стал значкистом, так не пропустил ни одного сезона. Но ты это и сам прекрасно знаешь, что я тебе рассказывать буду. Не за этим я к тебе пришел. Скажи, неужели тебе нравятся все эти пьянки?

Валентин пришел неожиданно, без звонка, живет рядом. Стол был не убран, - грязная посуда, пепельницы, полные окурков, пустые бутылки. Раиса, как уж повелось, выпив лишнего, ещё спала.

- Валя! Да ничего мне это не нравится. Сборища эти происходят помимо моей воли. Я сам работаю, тренируюсь, в третий раз переделываю диссертацию. А смысла защищать ее не вижу. Денег это не прибавит, все равно у меня пенсия. А с этим всем - я и сам не знаю, как справиться.

- Адик, готовься. Едем тридцатого мая в Душанбе, оттуда в Нурек, на ударную комсомольскую гидростройку. Там неожиданно обнаружилась работа для сильнейших наших скалолазов, работа необычайная, трудная, но и, конечно, интересная. Над готовым уже зданием ГЭС, где одна турбина установлена и свет дает, геологи обнаружили отколовшийся камень. Камень огромнейший. Никто, кроме таких, как Маркелов, Гаврилов, Петров и другие, никто, кроме умеющих лазать по этой скале, бурить скалу гранитную, забивать крючья, работать двадцатикилограммовым перфоратором на отвесной стене, никто кроме наших не сможет этот камень закрепить и спасти ГЭС от возможного разрушения.

Это все звучало - очень заманчиво. Но мне непонятна была моя роль во всей предстоящей эпопее. Быть обузой? И я спросил Валентина напрямую:

- Меня что? Таскать там будут? Мало ребятам работы? Кем я там буду?

Ответ был заготовлен, продуман заранее. Валя сообщил, что я, с его подачи, зачислен в отряд и назначен его комиссаром от ЦК ВЛКСМ. И что работать я тоже могу, утрясать все дела земные, пока ребята будут на скале. И оставалось мне только одно - собираться, готовиться вылетать 30 мая с первой группой москвичей. Валентин, естественно, был командиром нашего отряда.

И как командир - он видел еще одну задачу моего пребывания в Нуреке:

-Ты умеешь ладить со всеми ребятами, мирить их, успокаивать. Потому, Адик, очень прошу тебя поехать. Ты же сам меня вечно ругаешь за излишний командирский тон, за жесткое обращение с друзьями на восхождениях. А там, в Нуреке, будет пожарче, чем на любом маршруте. Уж холодно нам точно не будет.

Я дал свое согласие. По горам, по экспедициям, по старым друзьям я, сам того не подозревая, сильно соскучился, как оказалось. Шевельнулись - впервые в жизни - романтические струнки, даже видеть горы показалось счастьем. А еще, как планировал Божуков, после работ на Нурекском камне ребята собирались совершить два восхождения. Скальное, стенное - на Ягноб, вблизи от Душанбе, потом в интереснейший район Памира - Юго-Западный, где я никогда еще не бывал. Там Божуков собирался вести команду на траверс, как мы теперь шутим, "через головы основоположников". До революции высились рядом два шеститысячника, - пик Царя и пик Царицы. После революции они превратились - в пики Маркса и Энгельса. Высокие вершины, красивые вершины.

Формально спортивная команда, собранная Божуковым, числилась студенческим отрядом от ЦК ВЛКСМ. Комсомолом не были предусмотрены спортивные отряды, государством не были предусмотрены оклады для скалолазов-профессионалов за такого рода работы. Студенческие отряды имели четкий устав, должности командира и комиссара. Остальные имели звания бойцов.

Тридцать бойцов, среди которых и комсомольцев-то не было ни одного, только три члена партии, должны были собраться в Нуреке к 1 июня. Географически состав был следующим - Москва, Ленинград, Алма-Ата, Сведловск. Божуков, я и еще трое должны были вылетать тридцатого, в роли квартирьеров, подготовить размещение, фронт работ, оборудовать столовую, разнюхать, где брать продукты. Продукты обещала стройка. Но что она могла предложить - консервы, тушенку, сгущенку, вермишель, сахар. Валентин всегда о питании подопечных заботился особо. Ему эти консервы для ребят были - поперек горла. Значит…значит, базар. В тройку москвичей входила и жена Вали Нина, она ехала поваром. А на первые два дня ее задачей было - разведать, изучить базарные цены, выяснить возможности продавать на базаре консервы, жертвуемые нам стройкой, а вместо них - покупать парную баранину, зелень, фрукты.

Я за эти два дня должен был познакомиться с начальниками, начать выбивать из них деньги, как можно больше, на зарплату ребятам. Подвиги - подвигами, но хотелось, чтобы наши друзья и подзаработать смогли. За полтора месяца - хотя бы рублей по семьсот.

Думали мы с Божуковым долго - какую бы мне коляску взять. Маленькую, домашнюю, складную. Или уличную, трехколесную "рычажку". Первую легко транспортировать. Но я обеими руками был за "рычажку". На ней я имел бы возможность достаточно свободно передвигаться по улицам, а одновременно - и тренироваться.

В общем, я должен был со своим "крокодилом" прибыть вместе с ребятами в назначенный срок на Нурекскую ГЭС.

В срок я прибыл. Но не с ребятами, не на самолете, а совсем иным путем. Я приехал туда на собственном автомобиле, оборудованном ручным управлением.

Для этого пришлось проехать пять с половиной тысяч километров, из них три тысячи по бездорожью. По степям, пескам, и даже по настоящей пустыне, с барханами.

Моя машина называлась "Москвич - 408". Имела полностью ручное управление. Крепкий тормоз под правую руку. Сцепление под левую. Переключение передач удобно располагалось на рулевой колонке, в радиусе действия правой руки, большинство времени проводящей на тормозе.

За два месяца до отъезда в Нурек я впервые в жизни сел за руль. Так уж получилось, что до травмы я ни разу в жизни не пробовал водить машину.

Автомобиль я купил по лимиту министерства социального обеспечения. В те времена простым смертным в магазинах автомобиль купить было невозможно. Средства для передвижения продавались начальникам, чиновникам, их друзьям - торгашам. Можно было купить автомобиль с черного хода, по двойной цене. В основном черным ходом пользовались кавказцы, продавцы мандаринов, табака, чая.

Мой первый в жизни автомобиль имел двигатель мощностью пятьдесят лошадиных сил. Бывалые шофера мне не верили, но на этих малых силах я взбирался на снежные перевалы, поднимался до пятитысячной отметки над уровнем моря. Я штурмовал в актюбинской степи овраги, на дне которых автомобиль зависал на два метра. И не ломался. "Жигули" в такой ситуации лопнули бы пополам.

Я заплатил за инвалидную машину с ручным управлением полную цену. Несмотря на то, что числился инвалидом первой группы, с полной, стопроцентной потерей трудоспособности. Откуда у такого деньги найдутся? Но чиновникам не было дела до таких, как я.

Они предпочитали торговать автомобилями с черного хода.

Я рассказывал многим спинальникам об этой покупке. Они все дружно поднимали меня на смех. Ни один из имевших машины - за них не платил. Платила шахта, платил леспромхоз, родственники инвалидов обивали пороги райисполкомов и других чиновных кабинетов. Не уходили, покуда "измученный" начальник не дарил автомобиль, не списывал расходы на него.

Мне бесплатно - ничего положено не было. Ни квартира, ни машина. Но, к счастью, мне не надо было унижаться. Я был богат. Я получал огромную по тем временам пенсию. Жена ездила на гастроли в Европу, приумножала богатства семьи. Позднее мы купили враз, в один день, два новеньких автомобиля "Жигули". В семье появился, выражаясь дореволюционным стилем, полный выезд. Полный выезд обеспечивал независимость жены и мужа друг от друга. Жена едет к своим друзьям, я - к своим.

Любой спинальник, имеющий автомобиль, знает, как много нового и интересного вносит в спинальную жизнь собственный транспорт. Можно поехать в гости, можно выехать за город и полежать на лужайке, можно отправиться в дальнее путешествие. Единственно, за чем надо следить, - это чтобы на заднице на образовался пролежень от длительного сидения в одном положении.

Итак, двуногим я ни разу за руль не садился. Надо было учиться - с нуля. Мне дали телефон инструктора по вождению. Он приехал, подогнал машину к подъезду. Вынес меня на руках, - благо парень был здоровый, - и посадил на водительское сиденье, умягченное подушкой.

- Поехали. Для этого левой рукой отожми сцепление, правой включай первую передачу. Когда тронемся с места, возьмешь небольшой разгон и перейдешь на вторую.

Я включил, сделал все, как он говорил, машина подалась вперед, рывком прыгнула и заглохла.

- Еще раз, не торопись и не волнуйся.

Со второго раза тронулся, поехал. Начал переключаться на вторую передачу, вцепившись в ручку со всей силой. Ясное дело, куда надо она не вытыкалась.

- Ну, что ты схватился, как за весло, - поучал инструктор, - бери так, как будто прикасаешься к девичьей груди, нежно, осторожно, чтоб не спугнуть. Или ты и там так хватаешь?

Мы ехали по нашему кварталу, по дворам и подворотням. На настоящую улицу я пока и не мыслил пробовать выезжать.

Начало марта превратило дороги в зеркало гололеда, прикрытое раскисшей грязной снеговой кашей. Я учился держать машину, не допускать заноса.

- Справа по тротуару прошла красивая девушка, - говорил инструктор, - во что она была одета?

- Кажется, в бордовом пальто. Ой, нет, в зеленом...

- Шофер, - читал мне нотацию мой наставник, - должен видеть и замечать все, и впереди, и с боков. Широта обзора спасает от аварии, - успеешь вовремя опередить или затормозить... Кстати, пальто было не бордовое, не зеленое, а синее. Учись всему с самой первой поездки. И не обижайся, если я иногда повышаю голос. Ладно?

На третий день обучения инструктор, вынеся меня и усадив за руль, сообщил:

- Мне через час надо срочно быть на ЗИЛе. Поехали. ЗИЛ - громаднейший автомобильный завод на другом конце Москвы. У меня сердце в пятки ушло. Но учитель мой говорил "Поехали!" с такой простотой, словно мы должны были доехать до соседнего дома.

Через весь город, через набитую битком автомобилями столицу, пересекая бесчисленные, как мне тогда казалось, по количеству перекрестки, светофоры, я ехал. До травмы я много ездил по Москве на велосипеде. За пробег Ленинград-Москва нашей шестерке подарили каждому по гоночному велосипеду, золотистому, блестящему. Я даже на работу иногда ездил на нем, хотя от моего дома до МВТУ двадцать пять километров. Мой друг, Володя Гриднев, велосипедист, утешал меня перед началом моего обучения вождению:

- Адик, ну что ты волнуешься. Ты много колесил по улицам. Правила езды очень похожи. Тебе не будет трудно. И на велосипеде, и на автомобиле главное правило - пропускать все, что справа от тебя. Даже если телега едет, даже если велосипедист. А ты уже мало-мальски и так привык это делать.

Наверное, Гриднев был прав. Все шло нормально. Был только один страшный момент. Мы уже возвращались, прихватив на заднее сиденье приятеля моего инструктора, тоже обучавшего вождению. Водитель самосвала был не прав, вылетев справа от меня на перекресток, на красный свет. Я же при этом спокойно двигался на зеленый. Я затормозил так резко, что машина подпрыгнула и замерла у самой роковой черты, в миллиметре от неминуемой аварии.

- Ну, ты прямо аса воспитал, - обратился приятель к моему инструктору, который насупился на сиденьи рядом со мной, - какую неделю ездите?

- Третий день.

- ...

Содержание Гл 7 НУРЕК 01 02 03

	Жизнь после травмы спинного мозга